В моей гурзуфской жизни произошло, оказывается, ещё одно интересное событие, о котором до поры до времени сам я и не подозревал, а узнал от родителей много позже. А дело обстояло так. Время от времени в Гурзуф для присмотра за домиком Чехова, который приютился у Генуэзской скалы, приезжала его сестра Мария Павловна. Иногда она заходила в магазин, в котором работал мой отец, и делала покупки. Видела она несколько раз и меня у отца и даже о чём-то заговаривала со мной. Как рассказывал отец, я ей очень понравился, и она просила его отдать меня ей на воспитание. Мама и папа, естественно, об этом тогда мне ни слова не сказали, но отдать меня отказались. Крутого изменения моей судьбы, слава Аллаху, не произошло. Был ли у них соблазн воспользоваться таким великодушным предложением - мне доподлинно не известно, но, зная семейный климат, не сомневаюсь в том, что решение было принято практически без обсуждения.

Я уже говорил, что Гурзуф представлял собой посёлок татарского типа - это было видно и по преобладающей речи, и по одежде, и по укладу жизни, и по многим другим признакам. Однако и русских было немало, и я постоянно чувствовал какую-то невидимую грань между нами и ими. Русских среди колхозников почти не было, и жили они преимущественно не в глинобитных частных домиках, а в так называемых коммунальных квартирах. Всё курортное обслуживание находилось в их руках . Татары в большинстве были либо безграмотные вообще, либо имели только начальное образование, что не позволяло занимать какие-либо государственные посты. Редко можно было встретить татарина среди врачей, агрономов, культработников и даже шоферов. Самым образованным слоем среди татар были, пожалуй, учителя. Помню одного провизора, который пользовался в народе огромным уважением, а также мастера по ремонту часов, имевшего славу чуть ли не учёного человека. Татары были хорошими садоводами, виноградарями, табаководами, животноводами, водоканализаторами, извозчиками, рыболовами, кузнецами и т.д. Небольшое число занималось торговлей, строительством, различными подсобными работами, в том числе на пристани и в лодочном хозяйстве. Такое разделение труда, насколько я помню, ни у кого не вызывало ни раздражения, ни беспокойства. Всё это воспринималось как данное богом, и каждый вроде бы чувствовал себя на своём месте. Причины такого почти идиллического состояния взаимоотношений в обществе мне стали понятны много позже. Полуторавековое угнетение, достигавшее временами форм жестокого геноцида, - как в ходе захвата Крыма, так и в последующие годы, - не могло пройти бесследно. Народ, лишённый своих земель и утративший былую самостоятельность, постепенно превращался в некий бесхребетный конгломерат, что и было больше всего заметно там, где ощущался дефицит интеллигенции. У меня, мальчишки, было ощущение какого-то необъяснимого превосходства русских ребят над нами, но это никак не отражалось на наших взаимоотношениях и общих интересах. Плохо владея русским языком, мы тем не менее не упускали случая пользоваться им, что являлось как бы показателем грамотности. Даже считалки, которые обычно предшествуют началу многих игр, часто нами использовались не татарские, а русские, хотя произносились они весьма неважно и ввиду этого не очень понятным было их содержание. Но, как известно, считалки могут и не нести никакой содержательной нагрузки. Например, широко известная считалка:

"Лично мои интересы к образу жизни и отдыха русских распространялись несколько дальше, чем выучивание считалок. Мне, например, нравилось бывать в известном гурзуфском парке, целиком оккупированном военным ведомством под свои санатории, чтобы, присоединившись к какой-нибудь экскурсии, слушать рассказы из истории Крыма и Гурзуфа, различные мифы и легенды, рассказы о всевозможных сражениях, связанных с завоеванием Крыма и выходом России к Чёрному морю, о революционных событиях, гражданской войне и её героях.

Больше всего в этом парке мне нравилась небольшая, я бы даже сказал,ёё миниатюрная и очень уютная площадка в самом его центре, на которой с одной её стороны размещались три очень красивых четырёхэтажных коттеджа из серого камня с деревянными балкончиками, украшенными оригинальным резным орнаментом. По обеим сторонам от коттеджей были высажены кипарисы, лавры и другие вечнозелёные деревья и кустарники. Противоположная от коттеджей сторона заканчивалась небольшим лестничным спуском к цветнику с шикарными широколиственными финиковыми пальмами. Спуск охраняли два симпатичных мраморных льва небольших размеров с очень живыми, любопытными глазами.

В самом центре этого ансамбля возвышалось весьма скромное по масштабам скульптурное сооружение под названием фонтан "Ночь". Оно представляло собой округлых форм бассейн, в котором на невысоком постаменте располагались четыре сидящие обнажённые фигуры, выполнявшие функции кариатид. На их плечах держалась небольшая квадратной формы площадка с четырьмя экзотическими рыбьими головами по углам. Из их открытых пастей вертикально вверх поднимались струйки воды; посередине площадки покоился шар, опоясанный голубой лентой под некоторым углом к воображаемому экватору, а его поверхность украшали звёздочки - получался некий макет небесной сферы. На шаре во весь рост стояла слегка прикрытая у бёдер очень изящная молодая женщина с факелом в высоко поднятой руке. Рядом с нею стояли два мальчика-амурчика - один просто с крылышками, другой держал в руке стрелу. К сожалению, у меня не достаёт ни литературного мастерства, ни познаний в области скульптурной архитектуры, чтобы описать это почти волшебное произведение. Когда я здесь бывал, меня охватывало какое-то особое чувство полного блаженства от вечной красоты, тишины и покоя, хотя в то время я это ощущал только подсознательно, не будучи в состоянии понять разумом силу воздействия человеческих творений на наше внутреннее состояние. Даже сейчас, когда мне довелось увидеть многие шедевры и архитектурного, и садово-паркового искусства, если бы меня спросили, что бы я хотел ещё раз увидеть, я не колеблясь ответил бы: ансамбль фонтан "Ночь".

Задумываясь над всем этим, прихожу к мысли, что многие грандиозные и очень красивые, поражающие воображение сооружения подавляют своими размерами, тем самым подчёркивая не столько могущество человека, сколько его ничтожность в этом мире. Возведение большинства из них вызвано отнюдь не необходимостью и тем более целесообразностью, а продиктовано исключительно желанием удовлетворения непомерных амбиций тех или иных могущественных представителей человеческого племени. Было бы гораздо лучше, если бы земля наша заполнялась не символами могущества человека, его военной мощи, его славных побед над своими соседями или над природой, а становилась уютным жилищем, в котором царят гармония и благоразумие. Но поймёт ли когда-нибудь человек, что во всём нужна мера, превышение которой не проходит безнаказанно?

Был в парке ещё один фонтан под названием "Рахиль", но ни изяществом форм, ни какими-нибудь другими достоинствами он не производил почти никакого впечатления. Ещё одной достопримечательностью парка был дом Раевских, который почему-то в народе был известен как дом Пушкина. Перед этим домом росло громадное раскидистое дерево - то ли чинара, то ли каштан (сейчас точно не помню), про которое говорили, что его посадил сам поэт. Эта версия представляется вполне достоверной. Александр Сергеевич в качестве гостя провёл в этом доме не один день, успев за это время соблазнить, кажется, двух дочерей генерала Раевского, а когда подобрался к третьей, разразился скандал, и Пушкин был изгнан из этого дома. Так или иначе, но все мы по сей день благодарны поэту за многие вдохновенные стихи, навеянные незабываемой природой Гурзуфа и мимолётными увлечениями в доме Раевских.

Привлекали меня и некоторые другие места в парке, в которых отдыхающие проводили свой досуг. Наибольшей притягательной силой обладала площадка для игры в крокет. Игра заключалась в прокатывании деревянных шаров ударами молотков с длинными ручками через серию ворот, составленных из металлических дужек. Чтобы хорошо игралось, площадка должна быть идеально гладкой, наподобие теннисного корта. Правила игры я изучил в результате наблюдений, а вот поиграть самому почти не удавалось, так как инвентарь выдавали только отдыхающим. Я старался пораньше прийти на площадку в надежде на то, что кто-то придёт без партнёра и мне удастся поиграть. Подпорченные, со сколами шары выбрасывали, и я их подбирал, чтобы завести свой комплект. А деревянные молотки можно было смастерить и самому. Когда весь запас был собран, дело оставалось только за площадкой. Тут-то и начались трудности. Сколько я ни пробовал недалеко от нашего жилья устроить игровую площадку, мне это не удавалось сделать. Тогда я стал ходить в парк в самое жаркое время дня, когда никто там не играл, и стал в одиночестве играть за двоих. Даже такая игра доставляла мне огромное удовольствие. Я нигде и никогда больше не видел, чтобы играли в эту спокойную, аристократическую игру. А жаль!

Очень любил смотреть, как играют в бильярд и пинг-понг. Игра в бильярд ни в чём не отличалась от теперешней, а вот пинг-понг был совершенно другим, гораздо более скучным, чем нынешний, динамичный и стремительный. Всё объяснялось качеством шариков: они были гуттаперчевыми и потому очень тяжёлыми. По ним нельзя было сильно бить - они раскалывались. И тем не менее люди азартно играли, спорили, смеялись. Мне ни разу не удалось взять в руки ракетку и ударить по мячику.

С большим интересом наблюдал игры в домино, шашки и шахматы. В шашки и домино я умел играть, и больших загадок здесь не было. А вот шахматы вызывали восхищение не только разнообразием и красотой фигур, но также чрезвычайно умным видом играющих, подолгу не решающихся сделать очередной ход. Я понимал, что это очень умная игра, но расшифровать её правила никак не мог. У товарищей спрашивать было бесполезно - шахмат ни у кого не было и в помине, а о том, что могут быть даже книги об этой игре - мне и в голову прийти не могло. Так я простаивал у шахматных столиков, больше наблюдая за поведением играющих, чем за сутью происходящего на столиках. Я думал, что когда-нибудь и я научусь играть и тогда упрошу отца купить мне шахматы. А научился я играть только в 13 лет в пионерском лагере и с тех пор стал не только самым большим приверженцем этой игры, но начал интересоваться всеми крупнейшими соревнованиями, посещать турниры, читать шахматную литературу, решать задачки и т. д. К сожалению, сильным шахматистом я так и не стал. Начиная со студенческих лет, живя в Москве, я не пропускал ни одного крупного турнира, ни одного чемпионата на первенство страны, тем более, ни одного матча на звание чемпиона мира, правда, до тех пор, пока эти матчи проводились в Москве. Но всё это было гораздо позже.

Однако вернёмся к нашему пути в Ялту. Внизу остался Ай-Даниль с чудесным пляжем и детским санаторным комплексом. Вот мы проезжаем мимо Ай-Гурзуфа - так назывался не очень большой винодельный завод с подвалами для отстаивания и хранения вин. Однажды я с отцом побывал там. Меня поразили огромные бочки с вином, уложенные сотнями в ряды и ожидавшие своей череды. В подвалах было очень прохладно, сыровато и темно, а запах напоминал запах обычного столового некреплёного вина. Каждая бочка имела нечто вроде паспорта. Мастер, дававший отцу какие-то объяснения, любовно похлопывал некоторые бочки по бокам, как похлопывают хороших коней.

Ай-Гурзуф - последняя точка соприкосновения с Гурзуфской бухтой. Далее, как раз посередине между Гурзуфом и Ялтой, будет деревня Никита, а под деревней весь спуск к морю занимает Никитский ботанический сад. В Никите я бывал дважды, и оба раза мы ездили туда из Ялты к колхозникам, чтобы показывать нашу школьную самодеятельность. Концерты проходили с большим успехом, и после них колхозники разбирали нас по домам, кормили и укладывали спать. На следующий день домой добирались пешком - расстояние до Ялты всего километров восемь.

Теперь же мне не терпелось поскорей добраться до Ялты. Какая она сейчас? Писали, что во время войны там были большие разрушения. Кто остался из ребят нашего класса (последние три года я учился в русской школе), можно ли будет кого-то найти? Эти и многие другие вопросы волновали меня. Пока я над всем этим раздумывал, автобус уже подходил к Верхней Массандре, откуда в ярких лучах солнца вдруг открылась полукруглым амфитеатром вся юго-западная часть Ялты. Хотя я давно ждал этой встречи, она всё же застала меня врасплох. От этого вида и нахлынувших чувств вдруг градом полились слёзы из глаз, в горле застрял комок, и я почувствовал, что не могу сдержать себя. Отвернулся к окошку, чтобы никто не заметил случившегося. К счастью, ближайшие мои соседи то ли не заметили моих волнений, то ли оказались достаточно тактичными людьми, и я постепенно успокоился, насколько это было возможно в данной ситуации. Автобус стал спускаться по крутой массандровской дороге к городу и, выйдя к берегу, остановился почти прямо перед морским вокзалом, где располагалась автостанция, рядом с гостиницей.

Здравствуй, Ялта, город моей юности, моя красавица, часть моей души! Как я по тебе соскучился, как мечтал о встрече! Чем ты меня встретишь, о чём поведаешь? Как ты теперь живёшь без меня?

Следующая страница