Орман-Джан

Лето выдалось засушливое, грибов было мало, и я уже пожалел, что так безрассудно пошел в лес. С другой стороны, было приятно бродить в горах, замечая не только заброшен­ные чаиры, а порой и сёла, от которых остались лишь фунда­менты домов, да одичавшие груши.

Приустав, я присел отдохнуть под раскидистым деревом. Как-то незаметно я задремал, и неожиданно для себя осознал, что то, что до этого я воспринимал как шум деревьев, шелест листьев... это был разговор, который я почему-то вдруг стал понимать. Я осмотрелся и с удивлением увидел, что вокруг меня появилось много деревьев, которых тут раньше не было, да и не могло быть. Где-то я читал, что в Крыму растительность находится в прямой зависимости от высоты этого места над уровнем моря, но сейчас здесь почему-то оказались и те де­ревья, что обычно растут на высоте 300-400 метров, и те, что должны расти в более высоких местах. Самое поразительное заключалось в том, что неподалеку от меня восседали два ста­рика и очень красивая девушка в легком, украшенном цвета­ми платье. Её правая грудь почему-то была вовсе обнажена. Вслушавшись в разговоры деревьев, я понял, что старик с на­кинутой шкурой и головой волка на левом плече - дух степи Чёль Джан. Второй старик был как бы в масхалате. Он с тру­дом смотрелся на фоне кустарника и деревьев. Его прическа напоминала ежика или скорее дикобраза, только это были не иглы, а корни дерева, вывернутые на изнанку. В его руке была палка, или как её называют у нас в Крыму таяк чобаны. На неё удобно опираться, передвигаясь в горах, но при необходимо­сти можно слегка ударить овцу или другое животное. Самое удивительное было то, что у Орман Джана посох не был мерт­вым деревом! Это была живая ветка с небольшими побегами. Я вспомнил, как раньше говорили, что если Орман Джан су­нет в землю любую ветку, то она сразу же начинает расти.

Когда деревья приутихли, громко, но как-то обыденно, за­говорила девушка. Оказалось, что это Флора - богиня всего рас­тительного мира на нашей планете. Она специально спустилась с Олимпа, чтобы, как давно заведено, один раз в тысячу лет, на общем форуме её поданных определить, кто всё следующее тысячелетие из всего растительного мира полуострова будет его символом. Я с удивлением узнал, что тысячу лет назад таковым был признан тис ягодный, которого она назвала как-то по-сво­ему - Taxus baccata .

С её слов я понял, что тогда главным аргументом в пользу такого выбора было то, что тис ягодный может жить четыре тысячи лет. Флора вздохнула и добавила: «Увы, но люди, поче­му-то в первую очередь уничтожают самое ценное.»

Как-то буднично она предложила собравшимся предста­вителям крымской флоры, выбрать на новое тысячелетие сво­его самого яркого, самого характерного, самого уважаемого представителя.

То, что произошло дальше, напомнило мне сюжет- из ви­денного ещё в детстве «Ералаша», когда на вопрос учительни­цы: «Кто в классе самый скромный?» Все стали кричать: «Я!» и тянуть руку.

Практически также первоначально повели себя все дере­вья и растения. Поднялся такой шум, что я даже перестал по­нимать, что они говорят. Орман Джан недовольно постучал своим посохом, а на плече Чёль Джана неожиданно припод­нялась голова волка и он, как живой, зорко и грозно глянул на собравшихся. Лишь только Флора сохраняла олимпийское спокойствие. Вероятно, её трудно было чем-либо удивить.

Наконец, все приутихли. Первым стал доказывать своё право кипарис. Прямой, высокий он действительно солидно смотрелся среди остальных. Специально для Флоры он пред­ставился: « Cupressus » и уже для всех окружающих гордо доба­вил - «Кипарис крымский!»

Все недовольно зашумели. Орман Джан негромко иронич­но заметил: «До сих пор его у нас называли итальянский то­поль. Вот там, в Италии пусть с ним и носятся.» '•""

Кипарис обиделся и отошёл в сторону.

Неожиданно недовольно заговорил Чёль Джан.

- Если мы будем ориентироваться на то, кто дольше жи­вёт, кто выше всех, кто толще, то моим детям здесь и делать будет нечего. Я предлагаю учредить две номинации. Одна для гор, другая для степи.

Я поразился его культурной речи и удивленно подумал о том, где он мог нахвататься таких слов как номинация, но тут же вспомнил, что его бескрайние степи простираются от Чер­ного моря до Тихого океана. Вероятно, ему доводилось бывать и в Украине, и в России, и в Казахстане, и в Монголии ...

К словам Чёль Джана отнеслись сочувственно, а Флора даже предложила, чтобы он сам выдвинул кандидата.

За какую-то секунду в моей голове пронесли десятки на­званий различных полевых цветов. Честно говоря, я даже не мог представить, что он предложит. Вот уж действительно, всё как в «Борисе Годунове» Пушкина, когда Марина Мнишек вы­бирает, что из драгоценностей ей надеть: жемчужную ли нить, иль полумесяц изумрудный, но выбирает она алмазный свой венец. Лучшее из лучшего!

Чёль Джан начал издалека. Впрочем, окружающие, по-ви­димому, знали эту его неторопливую манеру. Говорил он так, как будто пел. При этом волк иногда приподнимал голову и подвывал ему:

- Было это недавно, всего лишь в прошлом тысячелетии. После одной из междоусобиц в степи сын хана, в ту пору ещё под­росток, спасая свою жизнь, бежал в другую страну. Там у него всё сложилось хорошо. Он был богат, знатен. А на его родине сло­жилась такая ситуация, что он оставался единственным, кто мог взойти на престол. Послали за ним гонцов. Те стали угова­ривать его вернуться, но он наотрез отказывался. И когда, ка­залось, что уже ничего изменить нельзя, один из послов достал пучок емшан-травы. Как только её аромат распространился по залу, то вспомнил родную степь, мать, отца и ...согласился.

- Так это Artemisia , - радостно сказала Флора. Её так на­звали в честь моей сестры богини охоты Артемиды. Очень хо­рошее предложение.

Все одобрительно зашумели. При этом кто-то называл её полынь, кто-то юшан, но все понимали, что это название од­ного и того же растения.

Как я понял, со степью всё было решено, вновь стали об­суждать представителя леса. Я тоже мысленно включался и по­думал о кизиле. Кто как не он представляет мой родной Крым!

Странное дело, но мои невысказанные мысли почему-то были озвучены Флорой.

Cornus mas - кизил обыкновенный. Хорошее предложе­ние, но его считает своим весь Кавказ.

Я вспомнил, что для многих городов то или иное растение стало их неофициальным символом: белая акация - Одесса, каштан - Киев, кленовый лист - Канада, береза - Россия... Что же может символизировать мой Крым?

Словно кадры кинохроники в памяти пронеслись многочис­ленные народы, о которых поэт писал «Чей облик стёрт, а имя позабыто», а также те о которых мы ещё что-то знали: тавры, скифы, сарматы, готы, аланы, хазары, половцы... Где-то в позд­нем средневековье из этого плавильного котла уже по религиоз­ному признаку сформировались нации. Самой многочисленной из них стали мусульмане, коих первоначально называли крым-цами, а уже потом почему-то татарами. Православные хри­стиане - урумы. В русской традиции их принято называть греками. Иудеи талмудисты - крымчаки. Иудеи, привержен­цы библии, - караимы. Все они говорили на одном языке, одинаково одевались, ели одни и те же блюда, у них были общие для всего Крыма песни, танцы, сказки, предания...

Первыми под удар попали христиане. Фактически обма­ном их вывели из Крыма к Азовскому морю. Поскольку вы­водили только христиан, то значительная часть горных и при­брежных урумов заявила о том, что отныне они становятся мусульманами. Таким образом, крымские татары стали пря­мыми потомками древнейших народов полуострова. Потом под удар попали уже мусульмане. Сначала это были массо­вые эмиграции конца XVIII века. Потом еще одна сразу после Крымской войны и, наконец, сокрушительный, казалось бы, смертельный удар - депортация 1944 года.

По краю пропасти прошли крымчаки и караимы. В годы оккупации все, находившиеся в Крыму крымчаки стали жерт­вой геноцида, так как оккупанты признали их евреями. К со­жалению, тучи над ними и уже караимами не рассеялись и после войны. Только смерть Сталина предотвратила уже гото­вящуюся депортацию караимов и крымчаков.

Всё это не могло пройти для них без самых негативных по­следствий. За последующие десятилетия караимы практиче­ски без остатка растворились в русских, а крымчаки в евреях.

В конце XX века свершилось чудо! Вопреки всему в Крым вернулись татары. Теперь они уже назывались крымские та­тары. Вернулись, к сожалению, не в родные села, где жили их отцы, деды.

За бесценок продавали в Средней Азии прекрасные дома, оставляли успешную работу, уважение окружающих и вновь обрекали себя на времянки, долгострои, безработицу, враж­дебное отношение властей, новых соседей... Тем не менее вер­нулись, обосновались.

Почему я вспомнил об этом, рассуждая о дереве, которое могла бы стать символом Крыма? И тогда, как-то само собой на память пришёл можжевельник. Я вспомнил, как он цепля­ется в горах за каждый клочок плодоносной земли, как он стремиться выжить, несмотря ни на что. Так и народы Крыма, у которых нет иной Родины, чем наш полуостров.

Я взглянул на Флору, ожидая её поддержки, готовясь услы­шать из её уст, что можжевельник - Juniperus или у тюркских народов арча, что он живет 600 лет, что ... но на поляне уже никого не было. Вернее всё было также, как до того, как я при­сел отдохнуть. ' : v ' l ! l '' ' : '

О чем-то продолжали переговаривать надо мной листья, но я, к сожалению, я уже не понимал их язык. Лишь только куст можжевельника, возле которого я сидел, продолжал оста­ваться явью.

Следующая страница