- 4 -
В августе 1956 года Таню навестили отец с матерью.
Она не видела их три года. Совершать во время каникул чуть ли не
двухнедельное путешествие поездом из Крыма в Сибирь не казалось
разумным ни ей, ни родителям. Зато теперь они приехали к ней сами,
чему она была, конечно, безмерно рада. Ей не хотелось играть роль
принимающей стороны собственных родителей, но поведение стариков,
державшихся предупредительно и осторожно, постоянно напоминало о
необходимости выполнять функции хозяйки. Даже это маленькое обстоятельство
свидетельствовало о том, что время беззаботного детства и юности
ушло.
Таня отдала в распоряжение родителей комнату,
а сама устроилась на кухне. В свободное от учебы время показала
им некоторые достопримечательности города: Городской парк культуры
и отдыха, памятники воинской славы в центре Симферополя – освободителя
Крыма генерала-фельдмаршала Долгорукого, Суворова, знаменитый танк,
первый ворвавшийся в город. Как-то вечером поднялись по улице Ленина
на Петровские скалы, чтобы поглазеть на раскинувшийся внизу новый
город. Отец с матерью реагировали на все с живым интересом. Впрочем,
у отца имелась собственная программа знакомства с Крымом. Его в
первую очередь интересовало посещение Севастополя, о котором он
грезил с детства. В местном филиале КГБ раздобыл пропуск на проезд
в город для себя и членов семьи. Так, Тане удалось посмотреть достопримечательности
столицы черноморских моряков, закрытой для многих ее соотечественников
и соотечественниц.
В удобное время расспрашивала о Чите, подругах
и знакомых. Осторожно поинтересовалась, не принесли ли отцу последние
политические перемены неприятности по работе. Недавно состоялся
ХХ-ый съезд КПСС, на котором Хрущев выступил с отчетным докладом.
Он прибавил еще один доклад – секретный от себя лично, и хотя конкретное
содержание последнего еще не стало достоянием широкой публики, его
общий смысл донесли до ее сведения краткие сообщения в газетах,
слухи, разговоры. В обиход вошло понятие культ личности Сталина.
Оно перечеркивало его прежний имидж мудрого, заботливого, непогрешимого
вождя. Говорили, что он повинен в репрессиях, которые преподносились
как «ошибки». Но ошибки понятны, хотя и нежелательны, в борьбе с
врагами Советской власти. Здесь же речь шла о репрессиях против
самих коммунистов, старых революционеров-ленинцев. Неужто, коммунистам,
самоотверженным борцам за интересы трудящихся, носителям новой морали,
свободной от корысти и стяжательства, присуща подлая и мелочная
борьба за власть? Пусть даже не всем, пусть даже части. Ведь эта
часть оказалась самой активной и, к несчастью, самой успешной.
Судя по рассказам, исходившим, якобы, от партийцев,
которым зачитывали доклад на собраниях с условием неразглашения,
главным инструментом репрессий были органы, те самые органы, в которых
работал отец Тани, Семен Михайлович Токарев. Об этом следовало догадаться
и раньше. Например, когда арестовали Берию, как агента иностранных
разведок, палача и предателя. Евреи открыто говорили, что «дело
врачей», якобы, сговорившихся извести советское руководство, сфабриковано,
что Михоэлса убили агенты КГБ. Им никто не возражал. Евреям стали
верить. Они, хотя вредные и дотошные, однако, весьма прагматичные
и проницательные люди. И талантливые тоже. Достаточно вспомнить
их роль в кино, театре, на эстраде. Пожалуй, им удавалось выразить
характер и особенности советского человека, лучше самих русских….
Но все-таки эти органы. Они, видимо, наделали дел и в Чите. Неужели
и отец замешан в этом?
Семен Михайлович успокоил ее. – Работаю, как прежде,
честно и добросовестно. У меня, конечно, есть собственное мнение
о так называемых «репрессиях», но, чтобы ты не тревожилась, скажу
одно: в мои функции не входят аресты и дознание. Я работаю в архиве,
то есть, с бумагами, документами, сданными на хранение.
- В архиве? Но тогда ты знаешь больше, чем другие. Секретный доклад
Хрущева читал?
- Зачитывали нам его, как и всем партийцам.
- И как впечатление?
- Как у Гамлета, узнавшего от отца-призрака правду о брате-злодее.
- Как … и для тебя это неожиданность?
- И для меня. Ты что ж думаешь, в нашем ведомстве собрались злодеи,
тайком вершащие свое черное дело и скрывающие от народа правду жизни?
У нас работают обыкновенные люди, как на любом другом закрытом предприятии,
номерном заводе, например. Я похож на злодея?
- Ты нет. Но на тебе свет клином не сошелся. Ведь были же репрессии
и говорят необоснованные.
- Были. Было также вредительство и шпионаж. В том-то и дело, что
борьба за власть в верхах с ее подножками и компроматом велась в
реальных условиях чрезвычайной обстановки и изоляции. Одно перемешивалось
с другим, отсюда трудности постижения эпохи. Но ведь не всегда так
было. Мазать новый строй одной черной краской несправедливо. Одним
он был при НЭПе, другим при Сталине. После его смерти страна вступила
в новый этап жизни.
- Так, кто же он был, гений или злодей?
- У великих людей недостатки являются продолжением достоинств.
- И наоборот?
- Человек начинает жизнь невинным, поэтому «наоборот» не бывает.
- Ты что-то говорил о своем особом мнении насчет репрессий.
- Сейчас вокруг этого много спекуляций. Например, вокруг численности
жертв. Как ты думаешь, что подлее – преуменьшать или преувеличивать
число жертв репрессий? По-моему, преувеличивать - подлее. Это политическая
спекуляция в чистом виде. Конечно, если включить в число необоснованно
репрессированных белогвардейцев, басмачей, кулаков, бендеровцев
и «зеленых братьев», а также коррупционеров, воров и спекулянтов,
то их число возрастет намного.
- Ну, так пусть сообщат точную цифру.
- Ты думаешь, это легко. Здесь нужны четкие критерии, отличающие
необоснованные репрессии от обоснованных.
- Разве преданность идее коммунизма не может служить таким критерием?
- Увы… это вопрос правовой, а не идеологический. Ведь не все репрессированные
необоснованно были коммунистами.
- Что же тогда считать критерием?
- Соблюдение законов Советской власти.
- Но почему же жертвами репрессий стали люди, соблюдавшие законы
Советской власти?
- Она еще не определилась четко в своих законах, а буржуазное право
не всегда соответствовало требованиям строительства социализма.
Ну и, кроме того, в некоторых обстоятельствах битье определяет сознание,
- попробовал отшутиться отец. Но Таня была настроена серьезно.
- А если без каламбуров.
- Если без каламбуров, то коммунисты – живые люди. Они родились
в старом обществе, и из нравов этого общества вынесли приемы борьбы.
Идеология, право тесно связаны с борьбой за власть. Это закон жизни,
через который складывается общественная и государственная иерархия.
Но в чрезвычайных условиях борьба за власть не обходится без насилия
и крови.
- Значит, Сталин ни в чем не виноват и невинные жизни загублены
чрезвычайными обстоятельствами.
- Сталин - продукт своего времени, эпохи войн и революций. Если
ты полагаешь, что эта эпоха создана им лично, то тогда ты вправе
возложить на него всю ответственность за репрессии. Если нет, то
должна обосновать способ управления страной в то время исключительно
мирными и гуманными методами. Но тебе придется учесть много обстоятельств
и исключить случайность.
- А Гитлер? Он ведь тоже продукт чрезвычайной эпохи.
- По-моему, ставить Гитлера на один уровень со Сталиным нечестно.
Почему ты сравниваешь Сталина с Гитлером, а не с Наполеоном, Вашингтоном,
Кромвелем и т.д. В самом этом сравнении заложена идеологическая
провокация. Насилие, как и все на свете, требует конкретного анализа.
Как таковое, оно отвратительно, но куда от него деться. Насилие
неискоренимо, пока не восторжествовал принцип разумного достатка,
основной принцип социализма.
- А, что было бы, если бы Сталина не было вообще. Произошла бы такая
трагедия? Может, все дело в том, что он был грузин?
- Ты что-то имеешь против грузин? Горький писал, что это красивый,
мужественный народ. Горные орлы.
- Так то оно так, но все же они горцы. Под внешним покровом невозмутимости,
они обидчивы, вспыльчивы и склонны к поножовщине.
- Все поголовно?
- Не все, но Сталин мог принадлежать к числу тех, которые отличаются
такими качествами.
- При чем же здесь грузины? Таких людей немало и среди других национальностей.
- Ты сам себе противоречишь. Если у людей нет характерных особенностей,
то и о национальностях говорить не имеет смысла. Ведь такие понятия,
как национальный характер, произошли откуда-то? И потом, в конце
концов, органы Союза возглавлял Берия. А сколько грузин было во
главе местных органов тебе известно? Они могли приводить народ к
общему грузинскому знаменателю.
- Не подсчитывал. Но мне кажется, тебя тянет не в ту степь. Допустим,
страну после смерти Ленина возглавил бы не грузин, а любезный твоему
сердцу великоросс, скажем, Хрущев. Если бы он был менее проницательным
и решительным, чем Сталин, то погиб наверняка. Попробуй быть менее
решительным, когда капитализм скомпрометировал себя мировой войной,
Великой депрессией и фашизмом. У идейных людей вывод напрашивался
сам собой: вне социализма нет выхода из тупика.
- А как быть с наблюдением, что благими намерениями вымощена дорога
в ад?
- Социализм – не награда, а строй жизни, идущий на смену эксплуататорскому
обществу. Судьбы далеко не всех борцов за социализм сложились благоприятно.
Так ведь и в песне поется: «В бой роковой мы вступили с врагами,
нас еще судьбы безвестные ждут».
Мать, Вероника Константиновна, хлопотавшая на
кухне, появилась в комнате с сообщением о том, что обед готов. Она
все слышала и решила, что пора дать отдых отцу от расспросов дочери.
Милая мама! Отец для нее всегда был непререкаемым авторитетом в
политике. Да и сама она была увлечена политикой со времени комсомольской
юности и работы машинисткой в управлении железнодорожной дорогой.
Там ее присмотрел отец, а после замужества устроил на работу в органы.
Печатанье секретных документов, конечно, обогатило ее знаниями,
но это были не те знания, которыми можно было поделиться даже с
дочерью. Однако Таня не могла сказать, что мать не оказала на ее
духовное развитие никакого влияния. На первых порах именно она была
основным источником познания Таней жизни, истории и современности.
Причем новые знания усваивались незаметно, непринужденно, как бы
невзначай. Порой мать напевала себе под нос.
О чем толкует Милюков, о чем толкует Милюков?
«Не признаю большевиков, не признаю большевиков.»
О чем кричит Пуанкаре, о чем кричит Паункаре?
«Когда долги вернете мне, когда долги вернете мне».
Эти куплеты уводили Таню в незнакомый мир прошлого,
пробуждали интерес к деятелям, почти забытым. Она дотошно пытала
мать обо всем, что было незнакомо. Вероника Константиновна имела
неплохой голос и слух. Но в ее репертуаре Таню интересовали не всем
знакомые песни, а именно те, в которых оживало прошлое. Скажем,
такая песенка 30-х годов:
На Дальнем Востоке Акула
Охотой была занята,
И эта Акула дерзнула
Напасть на соседа Кита.
«Вот съем половину Кита я
И буду, наверно, сыта я,
Потом отдохну, а затем
И все остальное доем».
Ясно, что здесь в аллегорической форме были выражены
экспансионистские притязания Японии на Китай. Из концовки песенки
следовало, что кит оказался не по зубам акуле:
Не лезет в такую он глотку,
Для этого глотка мала.
В такой интерпретации японо-китайских отношений,
ничего сенсационного, конечно, не было. В тот исторический период,
когда на Корейском полуострове Народно-освободительная армия КНДР
и китайские добровольцы столкнулись в жестокой схватке с американцами
и их союзниками, имидж Японии как непотопляемого авианосца США прочно
сидел в Танином сознании. Враждебность китайцев к японцам казалась
естественной. Но вот другой куплет на китайскую тему звучал необычно:
Чан-Кайши, Чан Кайши
Всех врагов передуши.
Как так? В китайских фильмах Чан-Кайши выглядел
монстром, а гоминдановцы – бандой грабителей и убийц, и вдруг обнаруживалось,
что этот монстр когда-то пользовался симпатиями советских людей.
История теперь представала как изменчивый непредсказуемый процесс.
Конечно, более важно то, что мать научила Таню готовить пищу, шить
и вязать, но и за эти сведения о прошлом она была благодарна родительнице.
- 5 -
О своих отношениях с Сергеем Таня родителям так
ничего и не сообщила. Не было в этом необходимости, потому что эти
отношения прекратились. Прошлым летом театр выезжал на гастроли
в Ленинград. Повезли «Дядю Ваню», «Оптимистическую трагедию», «Ромео
и Джульетту», «Укрощение строптивой» и пьесу местной знаменитости
«Крымская весна». Во всех этих спектаклях был занят Сергей. Он был
молод, хорош собой, играл ярко, талантливо. Естественно, стал премьером.
Театральная общественность Крыма не чаяла в нем души. И в Ленинграде
его заметили тоже. Последовало предложение перейти из провинции
в труппу театра имени Комиссаржевской. Сергей согласился. Он даже
не удосужился вернуться в Симферополь, договорился о пересылке необходимых
личных вещей из Крыма в Ленинград с Николаем. Ему же поручил связаться
с Таней и рассказать ей о неожиданном повороте событий, изменившем
его судьбу. Просил передать, что сожалеет о разлуке с ней, но считает
прежнюю жизнь невозможной, что навсегда сохранит о ней память.
Сообщение больно резануло по сердцу. Больнее всего
переживалась его расчетливость, подчинение чувства рассудку или,
точнее, карьере. Видимо, это было присуще Сергею и раньше, но почему-то
это воспринималось как служение искусству и творчеству. Она оказалась
жертвой того самого обожания театра и кино, о котором когда-то рассуждал
Виктор. Почти месяц Таня тяжело переживала случившееся. Казалось,
способность любить больше никогда не вернется. Потом, чувство привязанности
к Сергею уступило место раздражению и гневу против всех сотрудников
театрального цеха. Ей следовало быть трезвее. Эти деятели искусства…
Они-то и есть воплощение умственного и нравственного распутства.
Воображают себя интеллектуалами, а, на самом деле, жалкие лицедеи,
весь их интеллект – в литературной основе, в авторском сценарии.
Если и способны сотворить что-нибудь стоящее, то только благодаря
режиссуре, да, пожалуй, и контролю партийного руководства. И как
же они себялюбивы и тщеславны! Они проецируют свою мелочную сущность
на великих людей, оставаясь ничтожествами. И почему только из них
делают кумиров, идолов общества. На месяц вперед Таня разочаровалась
в искусстве. Даже порвала контакты с Лолой и Николаем, успевшими
вступить в законный брак. Еще через некоторое время успокоилась.
Таня ревностно принялась за учебу. Стала искать
в педагогике источник воодушевления и вдохновенья. К этому ее подвигали
не только перемены в личной жизни, но и приближавшаяся практика
в школе № 58. Школа находилась на улице Карла Маркса, рядом с кинотеатром
«Пионер». Совсем недалеко от места ее проживания. Но больше всего
радовало то, что практику предстояло проходить вместе с подругами
– со Светой и Лолой, отношения с которой вновь наладились. Подруг
распределили по 8-ым классам: «А», «Б», «В». Практика началась с
сентября и продолжалась до мая следующего, 1958 года. Через две
недели после ее начала молодые преподавательницы-«англичанки» собрались
на квартире у Тани поделиться впечатлениями от первого педагогического
опыта.
- Ой, девочки, что я пережила в своем 8-ом «Б»!? Представляете,
вхожу и, когда все уселись, спрашиваю: - Who is absent? – В ответ:
хи-хи-хи и ха-ха-ха. Поначалу опешила: в чем дело? Потом сообразила.
Оказывается, они вычленили в английской фразе матерное русское слово
на три буквы, это их и позабавило. Я в панике: что делать? Смотрю
на нашего куратора Василия Андреевича. Тот сидит на задней парте
и улыбается. (Потом сказал, что хотел узнать, как я выйду из «нештатной»
ситуации.) Я решила стоять на своем. – Прекратите шум! Замолчите!
Повторяю: Who is absent? – В ответ снова взрыв хохота. Кричу: -
Перестаньте смешивать английские слова с русскими глупостями. –
Не понимают, смеются и все. Раз пять на мой вопрос одна и та же
реакция. В общем, первый урок пары был сорван. На перемене прошу
Василия Андреевича: помогите справиться с этим классом. Он мне:
думаю, ты и сама справишься, скоро успокоятся. – И, действительно,
на втором уроке задаю свой вопрос, и после отдельных легких смешков
поднимается один оболтус и говорит: эм ай, ай, ай. – I am или It”s
me – поправляю. Дальше все пошло путем. А как у вас, девочки?
- Я начала урок по-другому, - вступила в разговор Света. – Взяла
фрагмент английского текста и прочла по всем правилам. Вот так,
говорю, вы должны будете читать в конце учебного года. Они мне в
ответ: Светлана Никаноровна, нам Виктория Павловна (их учительница)
говорила то же самое в 5-ом классе. – Ну и как успехи? – Спрашиваю.
– Похвастаться нечем, - говорят, - очень трудный язык. – Ну не преувеличивайте
трудности, - говорю. Дальше проверила их знания – почти на нуле.
Словно пришла в начальный класс.
- Так и в моем классе, - сказала Лола, - везде так, хотя есть отдельные
ученики со способностями. Согласна, Таня? Как у тебя?
- Согласна. У меня без приключений. Пока осваиваюсь. – Таня не стала
говорить о том, что обратила внимание в своем 8-м «В» на Олега Светлова,
внешним видом очень похожего на Сергея.
- 6 -
В новом учебном году занятия по некоторым предметам
в школе № 58 начались необычно. На уроке английского языка Виктория
Павловна вошла в класс с очаровательной молодой женщиной. Пройдя
вместе с ней к доске, она сказала:
- Сегодня, ребята, с вами проведет урок Татьяна Семеновна, постарайтесь
не портить о себе впечатления.
Штатная «англичанка» вышла, а практикантка принялась за дело. Она
быстро поняла, что класс в английском – не в зуб ногой, и поскольку
разговаривать на этом языке не было смысла, предложила заняться
чтением.
- Вот вы, прочтите первый абзац, - предложила она Олегу. От неожиданности
и обращения на «Вы» он растерялся, но все-таки прочел из учебника
через пень колоду что-то о лучшем в мире московском метро, которым
восхищались иностранцы и вместе с тем недоумевали: для чего строить
такие прекрасные, но дорогие подземные дворцы? - We are going to
communism, - закончил Олег чтение ответа на недоумевающие вопросы
иностранцев и поднял голову.
На него внимательно, изучающее смотрели темно-карие глаза практикантки.
Они излучали магический свет и приводили Олега в смятение. Он чувствовал,
как краснеет. Молодая учительница была прекрасна. Что-то от «Неизвестной»
Крамского, но более живое и волнующее. Эта незнакомка стояла или
ходила по классу без зимнего головного убора и пальто, в легком
ситцевом платьице зеленоватого цвета с цветочным узором. Декольте
открывало изящную шею и белоснежный уголок под ключицей до начала
ложбинки в груди. Платье скрывало грудь, но привлекало к ней внимание,
будило соблазны. Оно было чуть приталено над крутыми в меру бедрами
и ниспадало вокруг крепких и стройных ножек, одетых в лодочки на
невысоких каблуках. Вообще это была женщина в стиле ретро, но именно
такие волновали Олега больше всего.
Женщина-ретро, в его представлении, больше соответствовала
эталону красоты, идеалу женщины в широком смысле. Она заслуживала
обожания. Строгие классические формы, гордый взгляд, царственная
походка придавали ей неприступный вид. Казалось, она была лишена
греховных мыслей и желаний, воодушевлялась единственной целью украсить
своим обликом целомудрие и нравственность. Но это как раз и возбуждало,
рождало страстное желание овладеть этой неприступной крепостью,
сломать запретные засовы, проникнуть в потайные ходы, насладиться
обладанием чистой непорочной плоти. Подобная страсть одолевала Олега,
конечно, из-за отсутствия полового воспитания, а, может, от дурного
влияния улицы.
В теплом солнечном Крыму половое чувство просыпается
рано. К годам 11-12 Олега стало одолевать смутное томление. Очевидно,
томление было связано с женским полом, но каким образом следовало
от него разрешиться, ясного представления не было. В девочках, девушках
и женщинах, прежде всего, обращала на себя грудь. Она завораживала
и манила. Олег как-то не удержался и схватил за грудь соседскую
девушку, старшеклассницу Люсю. Та сама, видимо, томилась неясными
желаниями. Она не стала возмущаться, но просто слегка и шутливо
отшлепала его за дерзость.
Потом пошли «уроки» улицы. Из них Олег быстро
узнал, какими именно органами и как удовлетворяется похоть. Но доступные
женщины не могли возникнуть по мановению волшебной палочки. Приходилось
сбрасывать напряжение в ходе коллективных сеансов онанизма где-нибудь
в густых зарослях Городского парка культуры и отдыха, проникавших
на территорию соседнего стадиона. Улица прививала циничное отношение
к проблеме полов. Знакомство парня с особой противоположного пола
изначально мыслилось задачей овладения ею. Этот циничный хлам подавлял
притаившиеся в глубине души рыцарство, обожание женщины, желание
служить ей и защищать ее….
- На первый раз неплохо, - высказала, наконец, практикантка свою
оценку чтения Олега, - но вы понимаете, конечно, что над языком
нужно много работать. – Вот вы, - обратилась она к однокласснику
Олега Валентину Скулову, - продолжайте чтение.
После занятий к Олегу подошел Костя Либих по прозвищу «Манюня» и
понимающим тоном произнес:
- Ну что, все на мази. Лед взломан. Поздравляю.
- О чем ты? Что на мази? Какой лед?
- Я имею в виду практикантку.
- Как и ты, вижу ее в первый раз.
- Я видел, какими глазами она на тебя смотрела.
- И что же?
- У тебя есть неплохие шансы.
Это было бы слишком хорошо, подумал Олег. Он, конечно, не поверил
ни одному Костиному слову, но если бы приятель и оказался прав,
что это меняло. Как бы он ей открылся, завязал отношения. Впрочем,
не нужно тешить себя иллюзиями. Костя любит потрепаться, строить
фантастические версии. В общем, не плохой парень, не жадный и простой,
но его простота, порой, хуже воровства. Фамилия Кости звучала как-то
по-немецки, но он и его семья точно не имела никакого отношения
к немцам. Они происходили из вятских русаков, и по родословной,
и по внешнему виду. Мать Кости работала бухгалтером в домоуправлении.
Ей Олег был обязан тем, что в раннем возрасте получил возможность
самостоятельного заработка. Вместе с Костей и Валентином Скуловым
они летом образовали бригаду маляров и красили заборы в уличных
дворах. Костина мать старалась оплатить их труд, по возможности,
щедро. Об этом было приятно вспомнить. Домоуправление ведало дворами,
выходящими на одну из центральных улиц – улицу Пушкина. Ее отдали
во власть пешеходов и сделали недоступной для транспорта. Это был
местный «Бродвей». Так и говорили, собираясь на вечерний променад
по улице Пушкина: - Пойдем, прошвырнемся по «Бродвею». – Здесь дефилировали
по вечерам местные красавицы, вселяя в него и приятелей эротические
переживания, мечты о чистой или порочной любви. Когда новоявленные
маляры, гордые самостоятельной работой и перепачканные краской,
выходили на улицу, чтобы пройти в другой двор, они обращали на себя
внимание.
- Смотри, какие симпатичные ребята, - воскликнула как-то прогуливавшаяся
по Пушкинской Майя Судакова, указывая подругам на живописную троицу.
Заслужить такой комплимент от светской львицы многого стоило. Маляры
чувствовали себя счастливыми.
Отец Кости герой-фронтовик. В звании капитана
он демобилизовался с воинской службы, но не нашел себя в мирной
жизни. Запил, стал причиной семейных проблем. Олег нередко видел
его бредущим пьяной походкой, одного или в компании с великовозрастным
придурком Васей, который постоянно напевал одно и то же: - Черчилль
зубы наточил на нашу Европу. – Костя с матерью образовал единый
фронт против отца-забулдыги, покрикивал на родителя, с подозрением
относился ко всем его инициативам. Правда, тот при всех своих наградах,
капитанском звании и боевом опыте оставался тихим незлобным человеком.
К Олегу Костя относился покровительственно и, вместе с тем, ревниво.
В социальной иерархии, которую он вместе с мамой создал в воображении,
Олег числился нищим. Они же относили себя к сословию «бедных», стало
быть, к более высокому сословию, и это давало Косте основание чувствовать
себя покровителем Олега. Он обижался как ребенок, когда узнавал,
что Олег не согласовывал с ним свои планы и поступки. С приятелями
из «богатых» семей Костя вел себя подчеркнуто независимо, порой,
вызывающе. Олег всегда ощущал неловкость, когда Костя в его присутствии
урезонивал некоторых приятелей: ты, мол, богатый, а я – бедный и
поэтому поступаю так, а не иначе. Вообще-то было трудно сказать,
в чем именно нуждался Костя. Питался он нормально, неплохо одевался,
сложен был, как античная статуя. Не было ему отказа в обеспечении
подростковых пристрастий и хобби: то ему купят лобзик, то набор
для детекторного приемника, то склянки-пробирки для химических опытов,
то фотоаппарат «Любитель», то велосипед. Видимо, в его делении мира
на богатых и бедных преломилась официальная идеология. И в шутках
тоже. Он нередко прикидывался в шутку следователем и воодушевлялся,
характеризуя условного подследственного как бывшего белогвардейца,
перешедшего на службу к нацистам и затем участвовавшего в бандах
противников советского строя. Половое созревание происходило у Кости
глубоко внутри, не прорываясь наружу. Он с интересом рассматривал
порнографические фото, привезенные двоюродным братом из Херсона,
где тот заканчивал мореходку, но в отношении девочек сам не проявлял
инициативы.
В богатых слыли Мишка Шатилов и Ленька Нестеров.
Отчим первого, говорят, руководил крымским транспортом и пользовался
таким влиянием, что, по его указанию запретили тренькать звонками
трамваям, поскольку звон мешал ему спать. Неизвестно, была ли правда
в этих разговорах, но Олегу стало жаль безголосых трамваев. Неподалеку
от дома, где он жил, располагалась так называемая «контролька».
Это было место, откуда трамваи одного, двух маршрутов, отправлялись
в путь, затем возвращались назад и после непродолжительной передышки,
совершив круг, снова устремлялись по стальным рельсам в дорогу.
Подростком Олег нередко провожал отъезжавшие трамваи. Его интриговали
такие мудреные надписи-предупреждения, как: «Не допускай юза!» Когда
поезд из двух вагонов делал по площади вираж с тем, чтобы выехать
на соседнюю улицу и скрыться за углом, в душе рождалось ощущение,
которые испытывают, наверное, мальчишки, провожающие в плавание
корабли и мечтающие о морских приключениях. Своеобразное звуковое
сопровождение движения трамвая напоминало гудок удалявшегося парохода.
Трамвайный парк на берегу Салгира манил тайнами запретного города.
Богатый Ленька Нестеров и вовсе был сиротой. Родители
взяли его из детдома, но это были состоятельные родители, точнее
один из них. Отец Леньки в качестве энного секретаря обкома ведал
сельским хозяйством. В его доме не переводились фрукты, овощи, вина
и коньяки. Большая четырехкомнатная квартира, хорошо меблированная,
казалась чересчур просторной для троих. Леня отличался добродушным
нравом и щедростью, учился в 8 А. Именно он подсказал способ пообщаться
с практиканткой, Татьяной Семеновной, в неформальной обстановке.
Однажды Ленька поделился с приятелями новостью, что двое его одноклассников
приходили к практикантке на дом, чтобы вернуть какую-то книжонку
на английском языке. Тогда уже Татьяна Семеновна преподавала уже
в Ленькином классе.
- Почему бы и нам не зайти к ней? – Спросил он.
- Как зайти, просто так, ни с того, ни сего? – Откликнулся Олег
на предложение.
- Можно придумать предлог, например, попросить консультации или
поздравить с днем рождения.
- А ты знаешь, когда у нее день рождения? – Поинтересовался Валька
Скулов. – Может, через год, и, что ж, будем дожидаться. Да и практика
у нее закончится.
- Тогда попросим консультации по языку, - вступил в разговор Костя.
- Что вы все мудрите, - урезонил приятелей Валька Скулов. – Какие
консультации? Придумать тему таких консультаций труднее, чем просто
зайти к ней с цветами и сказать, что захотелось повидаться.
- Не сочтет ли она нас нахалами или идиотами, - засомневался Олег.
- Ты думаешь, с консультациями будет лучше. Она и так догадается,
для чего мы придем.
- А и в самом деле, для чего?
- Чтобы познакомиться поближе. Не понимаешь. Святая простота, -
рассмеялся Костя.
.Продолжение |
