Письмо седьмое:
ТВОЙ ПРАПРАДЕД
"Американская" бабушка, о которой я тебе
недавно писал, была бабушкой двоюродной — то есть материной теткой.
Что же касается прямых предков по матери, то они, хотя еще задолго
до меня сошли в могилу, причиняли тем не менее много тревог и забот.
Дело в том, что они были дворяне, ну а как к этому привилегированному
сословию относились большевики, теперь известно всем (хотя их же
вождь В. И. Ленин тоже был "чистокровным" дворянином).
Все, связанное с дворянским, "царским",
тщательно уничтожалось, иначе, чуть чего — к стенке и в расход.
И во многих семьях, в том числе и нашей, на фотографиях выскабливались
до дыр изображения погон, аксельбантов, медалей, Георгиевских крестов
и других регалий и символов.
Но уничтожить все, намекающее на дворянство в нашем
огромном, набитом всякой всячиной доме, было невозможно; с некоторыми
предметами мать просто не могла расстаться. Так или иначе, я знал,
что мой дед — Виктор Викторович Терский — был потомственным дворянином,
притом весьма богатым. Об этом говорили хотя бы три фотоальбома,
но никаких не родственников, а его… собак и лошадей: добротно выполненные
фотопортреты каждого животного с подробной подписью — кличка, возраст,
дата и разные там комментарии. Фотопортреты лошадей и собак были
и парными, и тройными, и групповыми — своры поджарых тонконогих
борзых, грубоватых гончих у псарни или в поле; фигуры собачьей прислуги
— псарей, доезжачих и прочих — были второстепенными, стаффажными.
То же и с лошадьми: либо под седлом, с седоками и без, либо взятая
конюхом под уздцы, либо "без ничего" — во всем своем лошадином
великолепии.
А еще помню широкие, сплошь шитые бисером, ремни
от дедушкиных охотничьих ружей. На двух ремнях были изображены бисером
красивейшие розы, на остальных — не помню уж и что.
Был у дедушки герб рода Терских, но все его изображения
— типографские, штемпельные, вышитые — были полностью изведены.
Тем не менее в каком-то хламе мы с братом Толей обнаружили тяжелую
чугунную штуковину с рукоятью, на нижнем торце которой находилось
рельефное изображение дедовского герба, но зеркально-обратное. Этот
штемпель предназначался для сургучных печатей; помню лишь, что в
центре был какой-то щит, сверху — корона, а остальное мы не разобрали:
требовалось сделать оттиск. Обратились к отцу и тут же пожалели:
массивная чугунная дворянская "улика" была положена на
огромную наковальню в отцовской механической мастерской и тяжелой
кувалдой разбита в крошки.
Сейчас, когда я пишу эти строки, передо мною —
московское письмо на бланке, украшенном такой же короной, с заголовком
"Малое предприятие "Герольдия" некоего, шибко смахивающего
на самозванный, "Союза потомков российского дворянства",
куда я уже который год обращаюсь с убедительными просьбами найти
хоть какие-то следы загубленной для меня родословной Терских. Поначалу
оттуда приходили вежливые письма с витиеватыми оборотами "под
старину" — "Милостивый государь" и тому подобное,
но фактически ни о чем. А потом сия "благородная" контора
потребовала с меня "аванс в размере 500 рублей" (я их
тут же послал, хотя в 1992 году это для меня были немалые деньги)
и предупредили, что взыщут с меня еще 700. Подписано директором
"малого предприятия" С. А. Сапожниковым. Что-то не вяжется
старинное русское слово "дворянин" с советским "директор".
И вообще, что за вздор, господа-"дворяне"? Что за побор
— 1200 рублей? Членский взнос? Налог? Ведь вы ни в чем мне не помогли,
я и без вас знаю, кем был мой дед В. В. Терский. И не оскорбительно
ли дать гигантской ныне семье потомков российского дворянства блистательное
прозвище "Малое Предприятие"? Впрочем, обдирание ближнего,
хоть брата по классу, хоть единоверца, хоть даже родственника —
под благородными титулами "демократия", "биржа"
и тому подобным — абсолютно в духе нынешнего времени, печальной
эпохи разрушения того, что когда-то называлось Честью и было священно.
Кусочек моего дома. Лето 1992 года. |
Но мир не без добрых людей. Мой коллега-энтомолог,
коренной москвич, тоже старинного рода, профессор МГУ Владимир Борисович
Чернышев, убил немало времени на то, чтоб найти хоть какие-то концы
дворян Терских. И, представь себе, нашел. В Русском биографическом
словаре (СПБ, 1912, т. 19) упоминается Терский (он же Терской) Аркадий
Иванович, генерал-рекетмейстер, тайный советник, который родился
21 июля 1732 года. Это наш с тобою более далекий предок, между ним
и Виктором Викторовичем — минимум два поколения. Очень тебя прошу,
Андрюша, когда-нибудь уделить этому делу время, и попытаться соединить
разорванный мосток: ведь ты тоже, как и я, кровный потомок давнего
российского рода дворян Терских. Найдешь и герб, и генеалогическое
древо, и все остальное.
Сохранялась у нас когда-то фотография: перрон старинного
севастопольского вокзала, и на фоне паровозика с высоченной, расширяющейся
к небу, трубой — группа железнодорожных служащих в форменных фуражках
с блестящими пуговицами. Крайний справа низенький человек невзрачного
вида, со светлыми усами, с папкой под мышкой, был не кто иной, как
мой дед. В конце своей жизни он служил именно там — в Севастополе,
на железной дороге. Рассказать о дальнейшей его судьбе хоть что-нибудь
мои родители категорически отказались.
Дом с усадьбой в Симферополе купил в подарок моей
матери Ольге Викторовне Терской именно он, ее отец, обставив и снабдив
его всем необходимым. Дом еще цел (Фабричный спуск, 14); в 1959
году, когда он был еще не очень закрыт разросшимися сейчас деревьями,
я сделал набросок фасада со стороны улицы. Вроде бы невелик, но
своею длинной осью он уходил вглубь двора, кроме него, стояли еще
два флигеля, капитальные надворные постройки и прочее. А дальше,
до самого обрыва Петровских скал, был сад. Лишь потом, в конце XIX
века, когда неподалеку построили паровую мельницу, дальняя часть
была отрезана Мельничным переулком (в советское время — улица 8
Марта), а после потеснена еще одним, уже многосемейным двором, где,
кстати, жила моя подружка-одноклассница Нина Кушнаренко (та, что
в сорок втором подалась к партизанам). В нашем же дворе, застроенном
хибарами, сейчас живет десятка полтора семей, в тесноте и хламе,
от былого простора и благолепия не осталось и следа.
Никакой мельницы поблизости тоже нет и в помине.
Зато уж при мне там, на Мельничном, прямо от нас через Нину вовсю
работал детприемник-распределитель для преступников-малолеток, он
остается и по сей, конечно, день: ГУЛАГовщина теперь на Руси, в
том числе и в Крыму, неистребима. Извини, что отклонился!
Да, вот еще что: после прадеда у нас оставался
его факсимильный штампик, с которым мы нередко играли, ставя его
оттиски на бумажках. Выглядела его роспись примерно следующим образом:
Ничего у нас от тех времен не осталось: все отняли
при аресте и "посадке" в бериевско-сталинске тюрьмы-лагеря.
Съездить в Москву и на родину, чтобы произвести хоть "беглый"
генеалогический поиск, теперь у меня нет ни сил, ни средств. Поэтому
я попросил своего знакомого, Степана Степановича Ненюкова, недавно
ездившего в Симферополь, отколупнуть от моего дома хоть маленький
камешек, что тот и сделал, укараулив момент, когда никого рядом
не было (мало ли что могли подумать!) отбил от угла дома, около
ворот, увесистый кусок известняка. Ты найдешь его в одной из моих
коробок — частицу дома, приобретенного дворянином Виктором Викторовичем
Терским для младшей дочери Ольги. В этом доме родился и вырос я,
твой дедушка, давший твоей маме имя твоей прабабушки — она тоже
Ольга Викторовна Гребенникова (фамилию она сменила позже).
Здесь же, в тексте, документальный рисунок этого
родного мне камушка — осколка моего детства.
Чудаковат же у тебя дедушка — не правда ли?
Продолжение |
