Письмо двадцать четвертое:
АШИКИ
Это небольшое письмо — о наших уличных играх —
может показаться тебе, да и другим читателям, более уместным для
какой-нибудь детской книжки. Но, во-первых, инструкций по тем играм
здесь не будет (забыл, а многие толком и не знал), во-вторых я убежден,
что именно игры закладывают и развивают в растущем человеке очень
многое: не зря теперь в моду вошли компьютерные, логические, экономические
и прочие "игры для взрослых", являющиеся, по сути дела,
не играми, а важным упражнением для ума.
Игр же "для тела", да и "для души",
становится с десятилетиями все меньше и меньше, и в этом я вижу
одну из причин физического вырождения поколений…
Так чем же занимались мои сверстники и ребята постарше
на симферопольских улицах и в переулках в тридцатые годы? Пацаны
лет восьми-двенадцати усердно дулись "в ножичек": в маленькую,
но тщательно подготовленную земляную площадочку втыкался лезвием
нужное количество раз обычный перочинный ножичек, бросаемый или
соскальзываемый из множества нужных положений, каждое из которых
имело название, и они следовали в определенной очередности.
Другие подкидывали внутренней частью ноги под лодыжкой
"жоску" — самодельный воланчик из пятака, завязанного
в тряпочку так, чтобы у нее оставался "хвост". Подлетев
на метр, жоска поворачивалась грузом вниз и падала на бок башмака
играющего, с которого мгновенно взлетала вверх. Рекордсменом считался
тот, кто, не наступив "рабочей" ногой на землю, подкинет
ногой жоску в воздух большее число раз; другой вариант — переступать
ногами можно сколько угодно, но жоска летает в воздухе наибольшее
количество минут (говаривали, некоторые "держали" ее так
часа по полтора-два).
Хорошей тренировкой для всего организма было катание
всякого рода обручей — от бочек, бричек, ободьев крупных подшипников,
других больших колец, с помощью "руля" — толстой метровой
проволоки, изогнутой так, что с одной стороны получалась как бы
рукоятка, а с другой, что к колесу — глубокая четырехугольная выемка,
которая подводилась под задне-нижнюю часть ведомого колеса. Искусство
вождения его "рулем" давалось не сразу, зато как слушается
обруч малейшего движения "руля" в умелых руках! Повороты,
виражи, восьмерки, стрелки — чего только не выделывали юные "водители",
подчас вызывая недовольство прохожих, впритирку к которым, громыхая
стальным тяжелым ободом и визжа "рулем", проносился под
горку такой вот "механизированный" пацан!
Ребята помастеровитей делали "самокаты":
два шарикоподшипника на осях — это колеса; остальное — подножка,
рулевая колонка, шарниры — из дерева и проволоки. Особенно здорово
было лететь на таком "транспортном средстве" под гору…
Если в центральной России в моде были городки,
то у нас, на юге России, преобладала другая уличная игра. Заостренная
с двух сторон деревяшка клалась на землю, по одному из ее концов
били палкой, и она подлетала в воздух; не давая ей упасть, следовало
вторично стукнуть по ней, но с размаху и с силой, чтобы послать
ее как можно дальше. Название этой игры я забыл, а вариантов ее
было несколько; в ряде из них летающая деревяшка клалась концом
над специально вырытой ямкой, и, ударенная палкой, сразу летела
очень далеко.
В. большом ходу у нас были дзыги — самодельные
же волчки размером с рюмку — цилиндрики с заостренным концом. Сделать
дзыгу было нелегко: при вращении она должна была стоять как влитая
и не испытывать биений. Запускалась она кнутиком: его длинная кожица
наматывалась на волчок; отведешь кнут в стороны — дзыга закрутится,
завоет. Через некоторое время подхлестнешь ее кнутом — вращение
ускорится, звук станет выше. Таким манером ее можно было разогнать
до невероятной скорости, когда в определенный момент, вслед за особо
громким и сухим хлопаньем бича по ее боку, наступала полнейшая тишина
и дзыга крутилась "молча"; лишь через десяток секунд к
ней возвращался звеняще-воющий звук; сначала тонкий, а затем постепенно
переходящий в более низкие тона. Мастеров "беззвучного"
вращения дзыг на улицах было немного; я так и не научился этому
мастерству, хотя мои дзыги отличались от других неоспоримым преимуществом
и безукоризненной центровкой: я точил их на отцовском токарном станке.
Куда же пропадал звук вращающейся деревяшки? Возможно, он и не пропадал,
а превращался в ультразвук, недоступный нашему слуху — ведь при
особо быстрых ударах конец кнута движется со сверхзвуковой скоростью
("выстрелы" бича циркачей или пастухов), которая сообщалась
и волчку. Допускаю также, что при сверхзвуковом вращении предмет,
теряя в весе (что известно из физики), мог воспарить над поверхностью
тротуара и стать почти невесомым — либо под ним образовывалось нечто
вроде уплотненной воздушной подушки. Кстати, от быстро вращающихся
дзыг исходило явное тепло (или иллюзия тепла), а если наклонишь
к такому волчку голову — резко кислило во рту, как от батарейки,
а перед глазами бежали разноцветные узоры — фосфены. Если станешь
физиком — очень советую смоделировать это нехитрое устройство и
изучить его "аномальные" свойства доскональней.
Тем более, что кое у кого из ребят — "мастеров
высшего класса" — иногда получалось нечто совершенно невероятное
(существовало уличное название этой "фазы" движения, но
я его забыл). Разогнанная бичом (кожа его в основании толще, к концу
же — тонким жгутиком) до бесшумности и "дальше", дзыга
как-то мгновенно превращалась на глазах у изумленной ребятни в овальный,
реже круглый тонкий мутноватый диск, размером со среднее блюдце,
сквозь который просвечивал — даже в центре — тротуар. Диск этот
секунды две-три висел на высоте сантиметров пяти-семи над тротуаром,
совершенно не касаясь его, иногда медленно и бесшумно плыл в сторону,
затем моментально "материализовался" в бесшумно вращающийся
волчок, а уж затем снова слышался звук. Такое мне довелось видеть
четыре раза.
Извини, что отклонился от обещанной тематики, если не в экологию,
то в физику…
К сожалению, "приличные" родители относили
дзыги к тем же хулигански-неприличным забавам, которыми нежелательно
было заниматься их "воспитанным" детям — голубями, воздушными
змеями, рогатками, ашиками…
Ашики |
Как, я еще тебе не рассказал об ашиках? Это такие
игральные косточки, вероятно, в чем-то заменявшие северороссийские
бабки. Ашики в Крыму были в большом ходу. Таранные кости бараньих
ног — вот они, на рисунке — тщательно очищались, отбирались по размерам,
весу, и ребятня гоняла эти ашики по улицам в играх со множеством
вариантов, так и оставшихся мне неведомыми, ибо мне было настрого
запрещено даже приближаться к этой "хулиганской" уличной
игре. Но я подметил, что в одном варианте ашики выстраивались шеренгой,
и игрок издали выбивал их еще одним ашиком, затем у разлетевшихся
ашиков учитывалось каждое положение, и этих положений, было, кажется,
четыре; помню название лишь одного из них — абдрашик. В какой-то
из игр ватага игроков продвигалась вдоль по улице, выбивая ашик
за ашиком. Ашики выменивались, продавались-покупались, выигрывались-проигрывались;
самые "удачливые" ценились очень высоко и окрашивались
в яркий цвет. В некоторых высверливались ямки, заливаемые свинцом;
из-за ашиков — а какие-то из игр в них явно азартными — порой случались
шумные разбирательства, доходящие до "стукалок"; у злостных
нарушителей игр все ашики (или их часть) конфисковывались.
Из великого множества уличных и дворовых игр упомяну
еще одну — "отмерного". Это была такая как бы суперчехарда.
Один мальчишка нагибался, упершись ладонями в колени, другой издалека
разбегался, отталкивался ногами от земли и пролетал, расставив ноги,
над первым так, чтобы успеть и суметь руками (и только руками) дополнительно
оттолкнуться от его спины, и приземлиться как можно дальше от точки
взлета. Замерялось общее расстояние; оно, разумеется, было на много
больше, чем при обычном прыжке в длину. "Отмерной" разыгрывался
тоже в различных вариантах и комбинациях.
Все эти уличные игры не только укрепляли мышцы,
вырабатывали ловкость и смекалку, учили мастерить, но и — самое
главное! — воспитывали чувство коллективизма, братства, и величайших
достояний человечьего социума — бескорыстной дружбы, честности и
взаимовыручки.
Никогда не слушай тех, кто ратует за единоличие
и индивидуализм. По своей природе человек — существо социальное
(общественное) — иначе, еще в доисторические времена, в тяжелейшей
борьбе за выживание, наш вид — Homo sapiens — не уцелел бы. Семьи,
стаи, стада, племена, затем таборы, деревни, поселки, города — все
это, несмотря на ужаснейшие войны, уцелевало или возрождалось, и
никогда никому не отнять у людей веру друг в друга, в справедливость,
в бескорыстие, а также в то, что основы и залог всех наших благ
земных (а загробной "жизни" нету, можешь мне, старому
дотошному естествоиспытателю, поверить) — в упорном созидательном
Труде, и, безусловно, в Дружбе.
Но хватит нотаций, вернемся еще ненадолго в мое
детство. Лазанье по скалам, и, особенно, по деревьям, великолепно
развивало мозг и тело. Взлезть на толстенный, грубокорявый ствол
старой акации можно было только босиком, и у скалолазов, и у древолазов
должны быть крепкими все мышцы — и рук, и ног; цепкими должны быть
и пальцы рук, и подошвы ног, иначе сорвешься, разобьешься…
Что ребята делали на деревьях (не говорю уже о
"сборе урожая" в чужих садах)? Прежде всего, с них высоко
и далеко было все видно. Кроме того, там можно было найти гнездышко
с крохотными яйцами, а то и с птенчиками. На высоких гледичиях росли
длинные, широкие как ремни, коричневые стручки: расщепишь его, а
внутри — сладкая зеленая мякоть. Однако забирались на это "держи-дерево"
лишь немногие спецы — оно, даже по стволу, усажено громадными пучками
острейших, как шилья, оранжевых шипов, раны от которых подолгу не
заживали.
Проще было лакомиться цветками белой акации: залезешь
на дерево, сорвешь гроздь, протащишь ее за стебель сквозь кулак
— и в нем полсотни сладковато-ароматных цветков; всю эту пригоршню
запихиваешь в рот, и, аппетитно хрустя зубами, тянешься за следующей
гроздью.
Однажды во время такого вот "древесного угощения"
я вдруг почувствовал в горле острую сильную боль: вместе с акациевым
цветком заглотил и медоносную пчелу, успевшую меня "по дороге"
ужалить. Кое-как полусвалившись в дерева, я промаялся с этой бедою
не менее суток: горло внутри опухло так, что дышалось с большим
трудом, дикая боль доводила почти до обморока. С тех пор все цветки
акации перед отправкой в желудок я тщательно осматривал…
И, коль речь пошла о растениях, то письмо это закончу
описанием давно забытой игры южнороссийских детишек. Каждый из них
должен был носить с собою — в кармане, за пазухой, за щекой или
еще где — хотя бы крохотный зеленый кусочек живого растения. На
требование товарища: "Не рвать, не щипать, вашу зелень показать!"
ты должен был немедленно предъявить этот знак принадлежности к ребячьей
"зеленой ложе". Иначе — порицания, насмешки, различные
"штрафные санкции". Вероятно, это игра, как я сейчас думаю,
была очень древней — уж очень наглядно и просто обозначалось в ней
единение человека с Природой, как бы полная от нее зависимость.
Как далеки от этого даже нынешние "зеленые"!
Продолжение>> |
