- 10 -
В другой раз Олег пришел к Тане под вечер с Валентином.
Сквозь занавеску, закрывавшую окно справа от крыльца, пробивался
свет: значит, она дома. Приятели постучали в дверь. Таня открыла
ее, несколько оживленная. – А, это вы, заходите. – Из комнаты на
кухню доносился знакомый голос Лолы и ироничный баритон незнакомца.
– У вас гости, может мы не ко времени? – Спросил Олег Таню. – Нет,
почему же, нам будет веселее, - ответила Таня.
Войдя с гостями в комнату, Таня сказала:
- Николай, познакомься: это ученики нашей школы – Олег и Валентин
из 8-го «В», они пришли в гости. Лола их знает.
Николай кивнул: - Мое имя уже прозвучало, представляться не нужно.
Будем считать, что познакомились.
- Садитесь за стол, мальчики, - пригласила Лола. - Что вам можно
пить? Чай, сок, во всяком случае, можно.
- Что ты, - всполошилась Татьяна. - Они уже вполне взрослые ребята.
В прошлый раз, когда были у меня в гостях, сочли эти напитки ниже
своего достоинства.
- Правильно, - сказал Николай, - настоящие мужчины пьют крепкие
напитки. Чай - не водка, много не выпьешь. – Он окинул парней внимательным
взглядом, чуть задержав его на Олеге. Лола рассказывала о нежных
чувствах, которые питала к этому пареньку Татьяна. «Значит, вот
он каков». Олег, конечно, ничего не знал об этом. Он расценил внимание
к себе Николая по-своему. «Зачем он так смотрит на меня. Может,
что-нибудь не так?»
Николай разлил по рюмкам крымский портвейн и предложил: - Выпьем
за знакомство. – Выпили.
- Ну, Коля, продолжай свой рассказ, - предложила Татьяна.
- Рассказ? Ах да, но на чем я остановился.
- Ты говорил, что поступил в театральное училище без всяких затруднений,
- напомнила Лола.
- Верно. У меня как получилось: никаких художественных текстов я
не готовил. Прочту-ка им, думаю, отрывок из Гегеля. Если их не впечатлит
моя декламация, то, хотя бы, глубина мысли автора. И вот, согнув
руки в локтях, как бы взвешивая ладонями гегелевские суждения, говорю:
«Всего легче отделяет действительность от идеи рассудок, который
грезы своих абстракций выдает за нечто истинное и гордится долженствованием,
приписывая его, особенно, политике. Как будто мир только и мечтал
о том, чтобы узнать, каким он должен быть, но каким вовсе не является».
Предложения у Гегеля довольно длинные, но в тексте есть какая-то
музыка, надо только уловить, и тогда его текст, препарированный
соответствующими интонациями, звучит на слух очень впечатляюще.
Во всяком случае, мне показалось, что приемной комиссии понравилось.
– Так, - сказал председатель, - никогда не думал, что Гегеля можно
читать со сцены. – Но вы, кажется, убедили меня в этом. И что же
вы умеете еще.
- Петь и играть на инструментах не умею. Могу станцевать антраша.
- Что, что? – Насторожился председатель комиссии.
- Антраша, - говорю, - это совсем не займет времени.
- Ну-ка, покажите свое антраша.
Я видел в кино, как Галина Уланова совершает полет, взмахнув руками,
как лебедь крыльями, вытянув в шпагате легкие изящные ножки. Почему
бы и мне не попробовать? Несколько раз имитировал в шутку подобный
прыжок, который и назвал мысленно антраша. Уж не помню, где слышал
это слово, но знал, что оно из балетного словаря. Попробую, думаю,
сейчас прыгнуть. Разогнался и прыгнул…
Приемная комиссия покатилась с хохоту. Видимо,
я выглядел очень уж нелепо и смешно.
- Так это вы называете антраша? – Спрашивает председатель, вытирая
слезы от смеха. – А где же ножка ножку бьет? Я слышал, что такое
происходит в антраша.
- Это другой прыжок, - поясняю.
- Кажется, это называется прыжок в шпагате. Впрочем, я в балете
плохо разбираюсь, - признается председатель добродушно. Затем, посерьезнев,
добавляет: - Вы, молодой человек, кажется, пришли нас потешить.
Что же, это вам удалось, - говорит он, переглянувшись с членами
комиссии. – Но готовы ли вы работать в театре всерьез, упорно, самоотверженно.
- Мечтаю об этом.
- Хочется верить. С этой верой предлагаю принять Николая Косова.
Возражений не будет? - Возражений не было, меня приняли.
Лола слушала супруга с улыбкой умиления. Остальные с вежливым вниманием.
По окончании рассказа выпили еще за дерзость и смелость, которые
города берут и сопутствуют успеху в жизни. Гости постепенно раскрепощались,
хотя пока еще не были готовы привлекать к себе внимание. Крымский
портвейн – чудная вещь! У него великолепный букет, крепость, достойная
настоящего мужчины, и легкость натурального вина. Оно сообщало бодрое
настроение и ту самую дерзость.
- А вы, ребята, что-нибудь расскажете? – Обратилась к гостям Таня.
Валентин почувствовал, что созрел для публичного выступления. –
У меня есть небольшой опыт жизни в искусстве, только он относится
еще к дошкольному времени, когда я жил в Иркутске, - начал он. -
Девчонки нашего двора, старше меня возрастом, как-то решили подзаработать
организацией концерта для старшего поколения. Собрали по рублю с
потенциальных зрителей, решили попотчевать их своими выступлениями
вечером в выходной день. Я напросился спеть песню о пулеметчике
и получил разрешение выступить без репетиции. В назначенный срок
поставили во дворе скамейки и табуретки, рассадили зрителей и начали
концерт. Репертуар включал декламацию стихов, пение и танцы. Когда
настала моя очередь, я начал петь:
- Так-так-так, - говорит пулеметчик, так-так-так, - говорит пулемет.
Беда в том, что я знал всего лишь одну, первую строчку из песни.
Она мне казалась крайне многозначительной. Ее и повторил раза три-четыре.
Вижу, среди зрителей легкое брожение. - Валя, смени пластинку, -
кричат. - Что делать? Стал подыскивать слова в рифму пулеметчику.
– Так-так-так, - говорит минометчик, - так-так-так, - говорит миномет.
– Ясно, - кричит кто-то из зрителей. – Так-так-так, - говорит переводчик,
так-так-так, - говорит перевод. Закрывай лавочку. – Вот этим и кончилась
моя карьера в искусстве.
История Валентина вызвала взрыв искреннего продолжительного
смеха Николая и женщин. Таня явно была в восторге. Олег с ревностью
констатировал, что она смотрела на Вальку с нежностью и любовью,
заметив при этом: - Так ты, оказывается мой земляк, сибиряк. Вот
какие события у нас происходили, а я и не знала. Теперь ты, Олег,
расскажи что-нибудь интересное.
У Олега была своя история из той же оперы, но
она казалась ему чересчур обыденной, даже пошлой. Когда-то он повадился
вслед за сестрой ходить на репетиции детского хора в Дом офицеров
на улице Пушкина. Домашние считали, что у него неплохой голос и
слух тоже. Им нравилось, как Олег воспроизводил услышанную на занятиях
хора песню о мире:
Море вдали искрится, полдень ясен и глубок,
Там вдали у границы белый летит голубок…
Но вот обнаружить свой незаурядный слух и голос
Олегу не удалось. По просьбе сестры состоялась проверка его слуха.
Олега поставили спиной к роялю, а репетитор, отжав на клавишах октаву,
ударял по одной из них и предлагал экзаменуемому повернуться к роялю
и определить на слух музыкальный тон путем перебора нескольких клавиш.
Олег был слишком робок, и экзамен его взволновал непомерно. Он не
смог понять, что нужно определить музыкальный тон, а не просто угадать
клавишу рояля. В результате воспринял экзамен как игру в прятки,
тыча наугад первую попавшуюся на глаза клавишу. За несколько сеансов
он не угадал ни одной клавиши искомого тона и был признан непригодным
к пению в хоре. Глубоко расстроенный, со слезами на глазах, он слушал
из зала песню о мире, которую исполнял дома с таким воодушевлением.
Не рассказывать же об этих переживаниях здесь за столом.
- Не могу припомнить ничего интересного, - сказал Олег, - я далек
от искусства.
- Не в этом дело. Весь мир - театр, - улыбнулась Таня.
- В памяти эпизоды, либо мелкие, либо слишком серьезные для застольной
беседы.
- Ну, на нет и суда нет. Хотя, мне кажется, ты скромничаешь. Виктория
Павловна сказала, что ты делаешь успехи на репетициях в школьном
театре.
- 11 -
Виктория Павловна была еще одной практиканткой
пединститута в школе № 58, специализировавшаяся, однако, по литературе.
Как-то раз на урок литературы ввалилась кавалькада молодых студенток
во главе с умудренным опытом педагогом мужчиной средних лет. Не
сговариваясь, ученики мысленно прозвали его «доцентом». Студентки
заняли задние парты, потеснив их прежних владельцев, которые были
вынуждены подсесть к своим одноклассникам на передних партах. Так,
сидя по двое, по трое за каждой партой, ученики и студентки наблюдали
за «доцентом», проводившим урок. Он носил явно экспериментальный
характер, и, может, поэтому был интересен.
Разбирали «Мертвые души» Гоголя. Педагог затеял
с учащимися игру в слова, добиваясь от них точной характеристики
того или иного персонажа произведения. Обратив внимание на некоторые
особенности поведения Коробочки, он спрашивал класс: - Как мы называем
человека, который верит в чудеса и небылицы?
- Верующим, - послышалось с парт.
- Нет.
- Религиозным.
- Нет. Неужели не догадываетесь? Суе…
- Суеверным, - подхватил Олег.
- Правильно, суеверным. То есть, таким человеком, который верит
всуе. Принимает на веру вздор, является нетвердым в вере и убеждениях.
Класс впервые сталкивался с таким способом преподавания литературы.
Прежние учителя не особенно стимулировали интерес к ней. И первая
учительница по литературе, Анастасия Дмитриевна, крашенная блондинка
с большим перстнем на среднем пальце правой руки, и вторая – высокая,
тучная Людмила Алексеевна, ориентировались в преподавании на школьный
учебник, прибавляя мало нового. Своеобразие урокам придавала лишь
их манера поведения. Анастасия Дмитриевна преподавала с некоторой
ленцой и снисходительностью к ученикам. Поощряла усердие в учебе,
но не качество. Помнится, она очень хвалила Витальку Новикова за
декламацию лермонтовского «Бородино». Декламировал Виталька с ложным
пафосом, немыслимыми ударениями и совершенно неуместными интонациями.
Все это никак не вязалось с буквой и духом стихотворения. Но учительница
нигде его не поправила и похвалила за старание. Перстень служил
ей некоторое время средством умиротворения класса. Она подходила
к нарушителю дисциплины и ударяла перстнем по макушке его головы.
Удар был болезненным, но многие терпели. Не вытерпел однажды не
слишком выдержанный Игорь Фесенко. Он резко отчаянно взревел, чем
привел Анастасию Дмитриевну и весь класс в некоторое смущение. После
этого случая учительница перестала пользоваться перстнем в воспитательных
целях.
Людмила Алексеевна пересказывала учебник литературы
более эмоционально, вызывая особый интерес у тех учеников, которые
его не читали. С ней у Олега произошел инцидент политического характера,
не имевший, правда, последствий. Когда писали сочинение на тему
«Твой любимый герой» по «Молодой гвардии» Фадеева, Олег разоткровенничался,
решил быть искренним. Он выбрал героем Сергея Тюленина, находя этот
персонаж наиболее реалистичным, однако, высказал ряд соображений
и по роману в целом. Он написал, что некоторые фрагменты показались
ему декларативными и надуманными. Ну, например, речь майора, обращенная
к ребятам. Это замечание возмутило Людмилу Алексеевну.
- Странное представление у некоторых учеников нашего класса о самостоятельности
в суждениях, - начала она на другом уроке разбор сочинений. – Я
говорю об Олеге Светлове. Ему кажется, что отозваться, походя, о
произведении великого писателя значит проявить глубину мышления
и оригинальность. Совсем наоборот. Это признак незрелого ума и легковесности.
Советую тебе, Олег, более вдумчиво прочитать книгу и учесть, что
лозунги и пафос рождаются в ней не на пустом месте.
Пожурив Олега, она отдала должное его анализу
образа Сергея Тюленина и объявила, что поставила ему за сочинение
«удовлетворительно». Это был первый случай неудачного выступления
Олега на литературном поприще. И поделом. Ведь по существу он романа
не читал, а о Сереге Тюленине судил по фильму. Он взялся было читать
«Молодую гвардию», но дошел только до эпизода, когда будущие молодогвардейцы
возвращались домой после неудачной попытки эвакуации своим ходом.
Именно тогда к ним присоединился маленький кривоногий майор, обратившийся
однажды к ребятам с пламенной речью. Эта речь показалась Олегу декларативной
и напыщенной. Наверное, не случайно этот эпизод был опущен в фильме.
Впрочем, причиной его инакомыслия мог быть отнюдь не эпизод из «Молодой
гвардии», но смутная неудовлетворенность упрощенным и прямолинейным
изображением войны, которое он еще нередко встречал в книгах и фильмах.
Словом, обижаться на Людмилу Алексеевну было не за что. И в дальнейшем
их отношения складывались вполне нормально. Уроки литературы продолжались
планомерно и буднично. Им явно не доставало творческого огня. И
вот в начале нового учебного года его зажег посланец пединститута.
Какой сюрприз!
Одним сюрпризом дело, однако, не ограничилось.
После урока на перемене к Олегу подошла молодая девушка-практикантка
из тех, что сидели на задних партах. Она предложила ему сыграть
роль советника в школьном спектакле по пьесе Шварца «Снежная королева».
Олег был польщен, но спросил для порядка:
- Почему я?
- Мне как режиссеру спектакля кажется, что эта роль именно для вас,
- ответила девушка. – Вы согласны?
- Согласен, но не гарантирую, что справлюсь.
- Тогда найдем замену, а пока не стоит падать духом. Приходите на
репетицию в четверг к шести вечера.
Этой девушкой и была Виктория Павловна. Она уступала Тане в женском
обаянии, но выглядела вполне прилично. Подтянутая, спортивная смуглянка
небольшого роста, с прической жгучей блондинки. Грудь, бедра, ножки
гармонично сочетались в ее облике и легко возбуждали эротические
переживания.
В труппу, с которой работала Вика, помимо Олега, вошли Толик Крапивин,
Игорь Белкин и Света Лечютина из 5-го «Б» класса. Толику предложили
роль сказочника, видимо, потому, что этот рослый упитанный парень
производил впечатление самой доброты. На его открытом лице с правильными
чертами всегда блуждало подобие улыбки. Глаза смотрели добродушно
и доброжелательно. Голос звучал так мягко, что порой расплывался,
становился неразборчивым. Вике сразу же пришлось заняться его дикцией.
Дело не только в том, что он произносил слова вяло и невыразительно,
сказочнику нужно было выговаривать вообще мудреные и сложные словечки,
такие как: крибле-крабле-бумс, снип-снап-снурре или пурре безелюрре.
К премьере она, кажется, сумела добиться лишь сносного озвучивания
Толиком своей роли.
Света Личутина была вылитой Гердой, обаятельной
девчушкой, непосредственной и экспансивной. Возможно, она не была
той Гердой, какой ее замыслил автор пьесы, но героиню спектакля,
который получился стараниями Вики, она играла замечательно. То же
можно сказать об Игоре Белкине в роли Кая. Дело в том, что Вика
адаптировала произведение Шварца к существовавшим обстоятельствам
и возможностям. В результате вся пьеса была сведена к одному акту,
в котором не было ни самой Снежной королевы, ни короля, ни разбойников.
Остались, однако, сказочник и советник, Герда и Кай. В этом же акте
сказочник и советник полностью выяснили свои отношения, в том числе
и на шпагах.
Олег начал было тоже проговаривать свою роль на
репетиции как пономарь, но Вика быстро наставила его на путь истинный.
– Ты же играешь злодея, демона. Ты - злобный, капризный, мстительный,
безжалостный старик, а говоришь как безобидный, отрешенный от мира
старец. Так не пойдет. «Что это за бессмыслица, невоспитанные дети,
- процитировала она советника высокомерным тоном, с выражением старческой
брезгливости и раздражения на лице. – Невоспитанные дети, что это
за бессмыслица?» Олег понял, настроился на поведение и тональность,
которые от него требовали. После двух-трех репетиций, когда он увлекся
ролью, когда его посетило, если не вдохновение, то воодушевление,
стало ясно также, что Вика удовлетворена его игрой. – Ну вот, -
говорила она, - эта роль написана, словно для тебя, а боялся: не
справлюсь. – Самое удивительное, что Олег в роли злодея понравился
Свете, может, как артист, а, может, просто как парень. Это стало
ясно, когда однажды он небрежно отнесся к желанию Светы обратить
на себя его внимание. Девчонка расстроилась и выбежала из класса
в слезах. – Что за капризы, - буркнул Олег, не понимавший мотивов
ее поведения. Вика же все поняла. Она произнесла с загадочным видом:
- Надо быть внимательным к людям, особенно, к тем, которые питают
к тебе нежные чувства.
Олег не задумывался над тем, питает ли сама Вика
какие-либо чувства к нему, кроме тех, что требовались для постановки
школьного спектакля. Это выяснилось в ходе неформального общения.
Вика, как и некоторые другие практикантки, была не прочь завести
себе свиту обожателей из учащихся школы. Так, во всяком случае,
воспринимал ее интерес к неформальному общению Олег. Порой она заводила
беседы с ним на вольные темы после репетиций, порой дома, когда
приглашала к себе «на чай» его, Вальку Скулова и Костю Либиха. Ей
явно импонировали Костины атлетизм и непосредственность. Она позволяла
даже себе кокетничать с ним. В ее отношении к Олегу ничего подобного
не было. Лишь иногда, окинув его критическим взглядом, она замечала
насмешливо: - И этого мальчика называют красивым! – Олег на это
не обижался, наоборот ликовал. Он оценивал свой внешний вид достаточно
трезво и не претендовал на красоту, но догадывался теперь, кто мог
«называть» его красивым. Конечно, Таня! Кто еще. Наверное, Вика
пригласила его в театральную труппу школы не случайно. В этом была
какая-то доля женского коварства. Именно желание переманить в свою
свиту мальчишку, к которому Таня проявила непонятное ей нежное участие.
Как Вика узнала об этом? Разве трудно догадаться, когда красивым
называют, в общем, заурядного парня?
.Продолжение |
