- 7 -
Мать внимательно рассматривала коллективное фото.
Кажется, она узнавала на нем кроме Олега кого-то еще.
- Этого я знаю, - воскликнула она. – Он рассказывает по телевизору
об Израиле, палестинцах. Как его фамилия?
- Говоришь, знаешь, а сама фамилию спрашиваешь, - буркнул Олег.
– Это Рассадин.
- А вот это Потапов, - удовлетворенно произнесла мать, продолжая
изучать фото. – Он часто выступает с репортажами из Парижа. А где
же Зорин, Каверзнев, Дунаев, Зубков?
- Это ведь телевизионщики, элита, - пояснил Олег. – А мы просто
радисты. Бывает, правда, что и наших сотрудников использует телевидение,
как Потапова и Рассадина.
- Ты, значит, не элита, - произнесла мать с напускным унынием. –
А как хотелось бы увидеть тебя на голубом экране.
- Было бы, о чем посудачить с соседками на скамейке, - пошутил Светлов.
– Вот, мол, сынок, не выбился в великие актеры, зато стал незаурядным
говоруном. Впрочем, профиль моей работы исключает появление на телеэкране,
я ведь радиожурналист. Но и по радио ты бы меня не услышала, тексты
там читают дикторы, вроде Левитана, а мы всего лишь готовим для
них материалы.
Чтобы утешить мать, убедить в том, что ее сын
не последняя спица в колесе, он представил свою фирму в виде айсберга,
надводная часть которого – комментаторы, корреспонденты – обязана
своим сиянием подводной части – мелким начальникам, технарям, переводчикам
и прочему персоналу. В этой подводной части он выполнял важную работу
автора заметок, комментариев и репортажей, озвучиваемых на иностранных
языках дикторами-переводчиками. Не зря же он стоит на фото со знаменитыми
людьми, получившими, как и он, награды.
Памятное фото делали в Георгиевском зале Кремля
после вручения наград по случаю 50-летия со дня рождения «Московского
радио», называемого сотрудниками в обиходе «иновещанием». На ступенчатом
подиуме разместились «лучшие из лучших» иновещания с наградами на
груди, в основном, медалями. Вообще, Олег не причислял себя к «лучшим».
Пожалуй, в творческом отношении он еще мог сойти за вполне приличного
бойца идеологического фронта, но в административном – увы, нет.
Не хватало организационных способностей и распорядительности. Однако
Лев Таланов, главный редактор радиостанции «Мир и Прогресс», в которой
он работал, видимо, ценил в нем именно творческое начало, и потому
включил в список лиц, удостоенных получить в Кремле награды. Олегу
досталась самая малая из них – медаль «За трудовое отличие». Но
разве в ней было дело? Воодушевляли сама возможность побывать за
стенами Кремля, в роскошном Георгиевском зале, ощущение собственной
значимости для радиостанции и даже государства.
Впрочем, Олег не переоценивал эту значимость.
Он не мог сказать, что сделал себя сам. Это по плечу как раз тем,
в которых волевое и творческое начала сливаются. А он… Овца, да
и только. Его сделал не он сам, а Таланов. Вот он как раз и был
воплощением единства воли и мастерства. Силой воли и таланта он
пробил создание, действительно, своеобразной и самобытной радиостанции
в рамках иновещания.
Она называлась «Мир и Прогресс» и имела позывные
на мелодию популярной песни «Я люблю тебя жизнь». Считалось, что
эта радиостанция была голосом советских общественных организаций,
о чем, собственно, она и оповещала вслед за позывными. Она вещала
на главных европейских языках, но также на таких экзотических языках
как гуарани, креольский и иврит. Общение с аудиторией в Парагвае,
на Гаити и в Израиле требовало особого подхода, интонаций и аргументации,
которые Московское радио не всегда могло себе позволить. Поэтому
эти языки попали в исключительную компетенцию «Мира и Прогресса».
Впрочем, того же требовало иногда и общение со слушателями на английском,
французском и испанских языках, а иногда возникала необходимость
в жесткой отповеди врагам социализма, которая не укладывалась в
рамки политкорректности Московского радио. Именно поэтому «Мир и
Прогресс» осуществлял языковую экспансию. Со временем радиостанция
стала вещать на арабском и персидском языках, распространенных в
регионах с так называемыми «горячими точками».
Вещание «Мира и Прогресса» разбивалось на получасовые
программы, передававшиеся в разное время суток. Каждая программа
включала 10-12 минутные новости и радийные материалы: комментарии,
выступления представителей советской и зарубежной общественности,
ответы на письма слушателей и т.п. Между ними короткие музыкальные
прокладки, перебивки, паузы. Внешнюю простоту сотрудники радиостанции
стремились компенсировать глубиной и остротой содержания материалов,
контрпропаганда занимала в вещании особое место. Иногда она перехлестывала
через край. В одной из передач на Африку автор комментария позволил
себе вольности в трактовке сенегальского парламентаризма и «негритюда».
На следующий день пришлось давать материал «В СССР читают произведения
Леопольда Сенгора». Радиостанцию «поправляли», но не настолько,
чтобы убить в ней революционный азарт. «Где Мир, где Прогресс?!»,
- вопрошала шпрингеровская пресса в ФРГ, которой казалось, что вещание
радиостанции не отвечало принципам разрядки. Разумеется, она не
замечала бревна в своем глазу. «Мир и Прогресс» подстрекает арабов
к нефтяному бойкоту», «Мир и Прогресс» провоцирует беспорядки в
Иране», - утверждали западные голоса в разное время. Эти обвинения
проливались как бальзам на сердца сотрудников радиостанции.
Нет, они не преувеличивали ее роль как политического
фактора, но отклики идеологических противников свидетельствовали,
что материалы радиостанции бьют точно в цель, что Москва держит
руку на пульсе событий. Иногда казалось, что сами события вызвали
сотрудники «Мира и Прогресса», подобно магам и волшебникам. Таланов
умел подбирать способных журналистов и, главное, их выращивать.
Он предлагал острые, оригинальные темы материалов и способы из подготовки.
Он защищал свой коллектив от придирок начальства и умел круто обойтись
с нерадивыми работниками, не унижая и не подавляя их. Сам он напоминал
Олегу президента Рузвельта. Такой же высокий, статный, импозантный.
Такой же калека, правда, на одну ногу. Когда он шел, опираясь на
палку, то отнюдь не выглядел инвалидом, но испытанным судьбой ветераном,
сильным и мудрым.
Они сблизились на ближневосточной, точнее, иранской
тематике. Оба знали персидский язык. Видимо, Таланов признал Олега
подходящим помощником для вещания на этот взрывоопасный регион.
До агрессии Израиля в июне 1967 года пальму первенства в этом отношении
держал Индокитай. Энергия и помыслы Таланова и других асов журналистики
были направлены на подготовку материалов и программ, направленных
на разложение американских солдат во Вьетнаме и Камбодже. Олег в
это время «разлагал» португальских солдат в Африке, обличал южноафриканский
апартеид. Но вот Израиль оккупировал Синайский полуостров, Западный
берег Иордана и Голанские высоты. Потребовалось мобилизовать силы
на этом участке идеологического фронта для разложения израильских
солдат, поддержки арабов, особенно, палестинцев в борьбе за отторгнутые
территории и самостоятельное государство. Вначале Таланов предложил
Олегу подготовить ряд материалов, где попросту перечислялись экономические
потери Египта, Иордании и Сирии в результате оккупации их территорий.
От простого они переходили к сложному.
Таланов ввел Олега в мир дипломатии, но не со
стороны чадящей кухни, где готовились острые, соленые или постные
дипломатические блюда, а с парадного входа. После поездки в Народно-Демократическую
республику Южного Йемена главный редактор стал регулярно получать
приглашения в посольство НДРЮЙ на приемы по случаю Дня независимости,
но сам на них не ходил, а передавал приглашения Олегу. Первое посещение
такого приема удивило. Олег ожидал увидеть в его ходе торжественную
часть – речи, концерт – как бывает на советских праздниках, но ничего
этого не было и в помине. Гостей посольства потчевали разнообразными
кулинарными блюдами и спиртными напитками. Здесь он встречал коллег-журналистов
из Московского радио из редакции вещания на арабские страны. Они
все почему-то приходили без жен, хотя приглашения адресовались супружеским
парам. Может, для коллег это были слишком ординарные мероприятия,
а, может, они избавлялись, таким образом, от надзора своих половин,
обычно ревностно следящих за потреблением мужьями алкоголя. Олег
же всегда ходил на приемы с Лизой, ибо считал в данном случае такой
надзор полезным.
Дипломатическое признание Советским Союзом Организации
освобождения Палестины открыло путь Олегу и в палестинское посольство.
Но главным было не это. Главным было то, что контакты радиостанции
с послом ООП в Москве Мухаммедом аш-Шаером он устанавливал лично.
Благодаря связям Таланова, от которых он узнал точную дату прибытия
палестинского посла, Олегу удалось встретиться с ним первым и даже
обойти здесь Московское государственное радио. Палестинское посольство
вначале заняло два жилых помещения в многоквартирном доме на юго-западе
столицы. В комнатах еще царил беспорядок. В одной из них высилась
куча полиэтиленовых пакетов неизвестного наполнения. Шаер с помощниками
наводил порядок. Говорили по-английски. Олег сообщил первичные данные
о радиостанции, не преминув подчеркнуть выгоды ее статуса как общественной
организации, а также о желании главного редактора встретиться с
послом. - Вы можете использовать нашу радиостанцию как рупор Палестинского
движения сопротивления, - передал он Шаеру слова Таланова. Посол
согласился на встречу, которая состоялась позднее за столиком ресторана
гостинцы «Прага». Когда же Олег откланялся, Шаер велел помощнику
подарить гостю один из упомянутых пакетов. Подарок оказался щедрым.
В пакете помещалась литровая бутылка шотландского виски, пачка сигарет
«Мальборо» и крохотный радиоприемник местного диапазона…
- 8 -
- Ты был у Шаера? – Спросил тоном следователя
у Олега конкурент из Московского радио Леша Крылов.
- Был. Ну, и что?
- А то, что, когда я навестил его, он сказал, что уже беседовал
с корреспондентом Московского радио.
- Я в разговоре с ним не упоминал о вашем существовании.
- Но это говорит о том, что арабы не знают о вашем существовании,
а слушают только нас. Марку «Московское радио» не пропьешь.
- Это говорит о том, - поправил его Олег, - что любое радио, ведущее
передачи из столицы, воспринимается за бугром как Московское радио.
Идентичность средства массовой информации – великое дело. Это важный
признак демократии, а потому борьба «Мира и Прогресса» за идентичность
была борьбой за демократию. В этой борьбе Светлов не проявил себя
с лучшей стороны, хотя и дважды избирался секретарем первичной парторганизации.
Приятели-сотрудники даже обозвали его «политическим импотентом»,
полагая, что он не смог отстоять на заседании парткома творческую
самобытность коллектива радиостанции. Увы, зампред по иновещанию
Евстихеев не считал творчество редакции самобытным, он вообще недоумевал,
почему радиостанция претендует на особое положение в иновещании,
выдавая продукцию ординарного свойства. Видимо, он хотел учинить
основательную выволочку редакции, пока ее главный редактор отсутствовал
по болезни сердца, вызванной как раз накатом на редакцию «сверху»
Сам зампред выглядел весьма учтивым интеллигентным человеком, и
было непонятно, почему он проявляет настойчивость в обсуждении работы
редакции именно в этом ракурсе.
- Согласно моей просьбе, вы передали мне одну из декабрьских программ
вещания радиостанции на Европу, - начал заседание парткома Евстихеев.
– В нее включены новости, комментарий Самохина ко дню рождении Л.И.
Брежнева под названием «О роли личности в истории», интервью представителя
Комитета защиты мира и материал с ответами на письма слушателей.
Это, что же, стандартная программа?
- Нет, конечно, - объяснил зам. главного редактора радиостанции
Кушнарев, - структура программы меняется в зависимости от вещательного
дня, портфеля материалов, их объема и т.д.
- Как вы можете ее изменить? У вас одни политические материалы.
Слушателям не скучно?
- Не скучно. Слушатели даже просят нас исключить из программ всякие
развлекательные материалы, больше давать наших оценок внутриполитических
событий в их странах, разъяснять вопросы марксистско-ленинской теории.
Одно время мы даже препарировали для вещания на Африку учебник Научного
коммунизма. Эти материалы вызвали большой поток писем слушателей,
особенно, из Эфиопии.
- Ну, эта особая категория слушателей. Если следовать у нее на поводу,
то легко заслужить звание экспортера революции. Вас и так называют
органом КГБ. Думаю, однако, что, если бы вы включили в свои программы
«развлекалку» и музыку, то могли бы приобрести больше новых слушателей,
не потеряв постоянных.
- Каждая программа радиостанции рассчитана на полчаса вещания, -
вмешался в разговор комментатор Самохин, сидевший вместе Кушнаревым
слева от Светлова. – Разбавлять ее музыкой значит размывать специфику
нашего вещания.
- В чем же эта специфика?
- В концентрации политического вещания, в его контрпропагандистском
характере, в возможности передавать материалы по деликатным, чувствительным
вопросам внешней и внутренней политики, что выглядело бы не всегда
корректным со стороны государственного Московского радио.
- Мы все работаем на одно государство. Но я не вижу особого различия
в материалах радиостанции и Московского радио, разве что в исключительных
случаях. Так что же, следует ли содержать на особом положении ради
этих исключительных случаев большую структуру, дублирующую Московское
радио? Впрочем, не подумайте, что я веду под вас подкоп, я просто
хочу, чтобы вы не замыкались в своей скорлупе, использовали опыт
иновещания, поверьте очень ценный и полезный опыт. Верно, Назымов?
Назымов присутствовал на парткоме от Программной
дирекции, органа, осуществляющего анализ работы иновещания, проверяющего
творчество радиожурналистов на предмет соответствия генеральной
линии партии. Хотя его возражения и рекомендации были не обязательными
для исполнения редакциями, не считаться с ними было рискованно.
- Верно, Александр Петрович, - откликнулся Назымов. – Посмотрите,
сколько на иновещании новых идей, рубрик, композиций. Грех этим
не воспользоваться.
Кушнарев начал терять терпение.
- Мы никогда не пренебрегали полезным опытом, но разваливать радиостанцию
не позволим, - сказал он запальчиво. - «Мир и Прогресс» функционирует
на основании распоряжений ЦК и правительства.
- Никто на вас не покушается, - заметил вновь Евстихеев, - но вы
обязаны относиться к работе творчески, искать новые формы. И потом,
почему вы так нервно реагируете на критику, у вас, что, нет недостатков.
Есть у вас недостатки, секретарь партбюро?
Олег вздрогнул как человек, которого растолкали во сне, чтобы заставить
решать сложную задачу. Мысль лихорадочно заработала. Сказал, стараясь
не запинаться, то, что Таланов и он сам не раз говорили на партсобраниях
в редакции.
- Есть, конечно. Нерегулярно идут выступления представителей общественных
организаций, а ведь мы в позывных представляемся как голос общественного
мнения. Недостаточен по некоторым направлениям вещания портфель
материалов, отдельные авторские материалы скучны и невыразительны.
- Вот, - удовлетворенно заметил Евстихеев, - надо учесть это в преамбуле
решения парткома. – Но я все-таки предложил бы вам использовать
музыкальные паузы, обзоры советской печати, разнообразные рубрики.
Ведь, признайтесь, скучно слушать одни политические комментарии,
да к тому же, порой, сырые и невыразительные.
- Не забывайте, что мы вещаем всего по полчаса на каждом направлении,
- снова возразил Кушнарев. – А наши комментарии ничуть не хуже продукции
Московского радио, часто и гораздо лучше. Но ведь выявлять своеобразие
вещания на сопоставлении наших и ваших материалов вы не хотите.
- Очень самонадеянное заявление, - вмешался секретарь парткома Балуев.
В постановляющей части решения парткома записали ряд рекомендаций
и требований, навязывающих редакции опыт иновещания. К тому же указали
на преобладание в редакции «штатных» материалов над нештатными,
работа с которыми шла в бесплатную отработку сотрудникам редакции,
а оплата – нештатным авторам. Правда, они писали порой весьма непрофессионально,
но ведь принцип советской журналистики, чуждой «шкурным» интересам,
требовал, чтобы это соотношение составляло 40 процентов на 60.
Указание парткома, естественно, воспринималось
рядовыми сотрудниками редакции как удар по собственному карману.
Но этика не позволяла протестовать против него. Зато они возмущались
требованиями перестройки программ вещания редакции. Неспособность
противостоять этим требованиям послужила причиной обвинений Светлова
в «политической импотенции». Олег отшучивался, мол, какой я импотент,
если соорудил двоих сыновей. Однако внутренне переживал случившееся.
«Как мне не бросилось в глаза противоречие, не пришло в голову,
что партком стремится подорвать статус радиостанции под видом заботы
о своеобразии ее вещания?». Но, с другой стороны, для чего? Неужели,
просто столкновение амбиций? И что это за упреки в политизации вещания?
Видимо, кому-то хочется, чтобы мы убавили контрпропаганду, тешили
слушателей рассказами о том, как пекут блины на масленицу или украшают
елки на Новый год. Этим и занимается Московское радио.
А, может, так и следует поступать ради «разрядки»
международной напряженности? Может быть. Но, увы, разрядка - вещь
непостоянная. После Хельсинкской конференции мы вещали очень дипломатично,
а с приходом к власти Рейгана и Тэтчэр пришлось отвыкать от дипломатии.
Впрочем, всегда оставался в силе принцип мирного сосуществования
государств с различным социальным строем при сохранении непримиримости
в идеологической борьбе.
Как бы то ни было, Олегу следовало признать, что
он просто неприспособлен к партийной работе. Да разве он к ней стремился.
Даже в КГБ умудрился не вступить в партию. В Гостелерадио же сподобился,
хотя стоило это больших волнений. Он всегда ощущал в себе какую-то
вялость, инертность, боязнь того, что не всегда сможет сохранить
активность, постоянство воли. Ему казалось, что вступление в партию
подведет черту под его вольностью. Однако, уповая на вольность,
можно остаться на обочине жизни. Таланов тоже советовал не тянуть
с оформлением в партию. Возраст, мол, критический. Пройдет еще несколько
лет, и комсомольцем никто не сочтет. Наверное, уже тогда главред
хотел иметь в качестве секретаря первички покладистого, удобного
человека. Светлов же ему не перечил, причем не из робости, а из
благодарности. Все-таки именно Таланов сделал из него журналиста.
Жаль, конечно, что впоследствии Олег отплатил
своему начальнику черной неблагодарностью. Когда поднаторел в профессии,
вообразил, что все может. Поддался на уговоры перейти на работу
в Московское радио с повышением. Здесь он стал, пусть маленьким,
но все же начальником – заведующим отделом радиовещания на Иран.
Хотя, почему маленьким? Сосед по кабинету, заведовавший вещанием
на Турцию, говорил, что они оба - на полковничьих должностях. Это
льстило воображению. Не нюхая пороху, не таща военную лямку, оставаясь
штатским, вдруг считаться сразу полковником! Впрочем, почему бы
и нет. Должность ответственная. Надо определять вещательный день,
визировать материалы редакторов и корреспондентов, решать кадровые
вопросы, ладить с дикторами, переводчиками, наиболее ценной и в
то же время капризной частью коллектива отдела. Часто приходилось
связываться по деликатным вопросам вещания с соответствующим отделом
ЦК КПСС, минуя даже своего непосредственного начальника, главного
редактора Балаяна Давида Гургеновича, которого, конечно, следовало
считать генерал-майором, если не генерал-полковником.
Однако, перейдя на новое место работы, Олег оказался
в ловушке, надорвался. Опять же из-за своей слабохарактерности,
безотказности. На них сыграл секретарь парторганизации Главной редакции
Петр Крюков, который очень стремился поскорее освободиться от своей
общественной нагрузки и уйти на дипломатическую работу. Он наметил
своим приемником Светлова и навязывал ему партийное секретарство,
используя как свои пробивные способности, так и влияние начальства.
Олег упирался. Он знал, что значит быть секретарем парторганизации.
На таком почетном, но неблагодарном посту он уже отмотал два срока
в «Мире и Прогрессе» и считал это более чем достаточным вкладом
в выполнение своего партийного долга. Но долго сопротивляться железному
аргументу, что он может «подвести» партию, было, конечно, невозможно.
На перевыборном партсобрании пришлось согласиться, скрепя сердцем,
на избрание себя секретарем.
Когда в одну из поездок в Крым, он сообщил об
этом матери, та, наконец, почувствовала, что ее сын что-то значит.
Как же, официальные слова о партии как направляющей силе и ядре
системы были везде на слуху, в том числе в Симферополе. Следовательно,
Олег, полагала мать, причастен к руководящей роли партии, будучи,
к тому же, не рядовым ее членом. Но она ошибалась. Руководили страной
и обществом ЦК, горкомы и обкомы партии, все те органы, которые
ей позволяли действовать самостоятельно, секретари же парткомов
и первичных парторганизаций предприятий и учреждений действовали
под властью производственного начальства. Сколько бы ни говорили,
что первички - основа партии, дело обстояло именно так. На этом
рубеже ослабевал контроль партии или, скорее, она полагалась в нем
на директоров и начальников, которые, хотя и были, ее членами, все
же соприкасались с реальной жизнью и изменяли партийные установки.
Именно поэтому партийные собрания превращались в производственные
совещания, а идейность глохла. Хотя в работе на радио трудно отделить
производственное от идейного.
Казалось бы, для сильного и волевого партийца
на посту секретаря открывались возможности проявить свою индивидуальность:
воспламенить людей ярким словом и поступком, защитить их от произвола
начальства, как непосредственного, так и вышестоящего, предложить
новые идеи и решения. Но попробуй это сделать в коллективе, отдельные
члены которого владеют словом еще лучше, чем ты, когда начальство,
либо не допускает произвола, либо его намерения неясны, когда в
голове не рождается новых идей и решений. Может, потому, что ты
ощущаешь себя частью общего против сугубо частного. Может, потому,
что ты лишен героического начала и полагаешь, что избран партийным
секретарем благодаря тому, что ты просто хороший покладистый парень.
Более того, тебе кажется, что теперь, когда ушло время «комиссаров
в пыльных шлемах», партия ищет именно таких парней, как ты.
Он переживал снова и снова. Вроде бы человек идейный.
Почему же партийная работа не дает ему удовлетворения, где она не
стыкуется с реальностью? Наверное, потому, что стушевались идейные
ориентиры. Когда генсеком стал Горбачев, пришла новая эпоха. Отнюдь
не желанная, а скорее тревожная. Светлов впервые почувствовал ее
приближение через кино. В очередной телепрограмме на неделю вдруг
обозначился кинофильм «Председатель». После отставки Хрущева эта
картина надолго исчезла с экранов кинотеатров. То ли ее пафос ассоциировался
с хрущевским волюнтаризмом, то ли он противоречил прагматизму и
умиротворенности брежневского руководства, но она пропала. А тут
вновь появилась, да еще по телевидению. Светлов встретил воскрешение
фильма без энтузиазма. Видимо, его впечатления от картины совпадали
с впечатлениями тех, которые держали ленту на полке. Ему не нравился
и другой продукт творческого союза писателя Нагибина с режиссером
Салтыковым – «Бабье царство». Не нравился потому, что героиня фильма
совершала подвиг во имя спасения жизни красноармейца чисто по-женски,
посредством своего полового сношения с врагом. Возможно, это был
не подвиг, а некий пример правды жизни, но Олег не понимал этого.
В случае же с «Председателем», картина имела значение
не сама по себе, а как знак неясного политического процесса. Куда
он вел? В эпоху Хрущева? Как будто, так. Не зря стали вновь говорить
о всемирно-историческом значении НЭПа. Но нельзя в одну реку вступить
дважды. На полках книжных магазинов продолжали лежать труды Л.И.
Брежнева, в том числе его трилогия с личными воспоминаниями. Раньше
такого не было: смена власти хоронила всякое упоминание о предшественнике.
Значит, Горбачев не на словах, а на деле сторонник преемственности
власти. Но, с другой стороны, больно круто он повел себя в политике.
Внедрялись новые термины и лозунги. Перестройка, гласность, ускорение,
плюрализм, альтернативные выборы. В то же время – «больше демократии,
больше социализма». Стариков погнали из Политбюро, ЦК, партийных
органов среднего и низшего звена. Докатились до учреждений типа
Гостелерадио. Стали выживать соседа по кабинету «Архипыча», старого
и опытного работника, 20-го года рождения. Он и без того ходил растерянным.
Раз поговорил по телефону с цековским сотрудником и сказал Светлову:
- Представляешь, сейчас в ЦК обсуждается вопрос о развитии частных
кооперативов.
- Ну, так это в духе НЭПа, - не понял его тревоги Олег.
- Какого НЭПа, все наоборот. Обязывают госпредприятия помогать частникам,
этим мошенникам и спекулянтам. Если ниточка потянется, знаешь, к
чему она приведет?
- К чему?
- К гибели Советской власти.
Светлова тоже обуяли сомнения. Во время работы на радиостанции «Мир
и Прогресс» ситуация была проще, как в самом коллективе, так и во
всей стране. Здесь и сейчас она становилась невыносимой. С горем
пополам завершил свой срок секретарства в партийной организации
на Московском радио. Раз, на каком-то партийно-производственном
активе встретился с Талановым, попросился назад, под его крыло.
Тот не отказал. В конце концов, Олег вернулся с иновещания, на свою
более скромную должность обозревателя радиостанции «Мир и Прогресс».
..Продолжение
|
