- 2 -
В начале улицы Севастопольской рядом с библиотекой
имени Аркадия Гайдара находилась баня с отдельными номерами. Эта
баня, видимо, принадлежала Дому крестьянина, который располагался
со стороны проспекта Кирова. Тогда еще заботились о смычке города
и деревни. Олег сходил в эту баню всего один раз, и то из любопытства.
Приятель по двору как-то сообщил, что в стенах между номерами зияли
дыры. Сквозь них просматриваются женские прелести. Когда же они
с приятелем сходили в эту баню, то, к их разочарованию, дыры были
уже заделаны. Но не из-за этого он больше не ходил в эту баню. Просто
здесь всегда стояла очередь из клиентов, желавших помыться, да и
плата была не из дешевых.
Еще одна баня, самая дешевая, располагалась на
набережной Салгира за мостом, который связывал отрезки проспекта
Кирова, разделенные речкой. Она представляла собой летний деревянный
павильон с душевыми номерами. Олег не раз мылся в этих номерах,
насыщенных горячим паром, хотя каждый раз ему становилось дурно
от жары и духоты. Он отключал горячую воду и долго сидел, стараясь
отдышаться. Отчего организм не выдерживал атмосферы, насыщенной
парами, - от слабости или врожденного порока - Олег не знал.
В раннем детстве он не ощущал внутри себя работу
каких-либо органов. Но вот, лет в 12, в левой части груди обозначилось
какое-то странное теснение. Ему сказали, что здесь находится сердце,
и оно способно болеть. Это открытие породило мнительность. Простое
ощущение работы сердца воспринималось как болезнь. Олег даже сходил
к врачу, хотя до этого и после старался уклоняться от встреч с медициной.
Врач прослушал его сердце и сказал, что не находит в его работе
никакой патологии. Это так обрадовало пациента, что он решил и на
сердце свое больше не обращать внимания. Он поверил в то, что недуги
проходят сами собой, и продолжал мыться под горячим душем.
На улице Кирова, напротив кинотеатра Симферополь,
высится кирпичная труба другой бани. Это - самое крупное заведение
города подобного рода, имеющее мужское и женское отделения. Кажется,
Олег посетил женское отделение с матерью 4-летним малышом. С того
времени в памяти остались помещение, насыщенное горячей влагой,
и женские лобки, проступающие сквозь паровую завесу. Он не выделял
их среди других достопримечательностей бани и не представлял тогда,
чем вообще могла женщина одарить мужчину. Постарше он, естественно,
посещал только мужское отделение этой бани. И довольно часто. Ведь
дома при отсутствии ванны основательно помыться не представлялось
возможным, летний же павильон не работал не только зимой, но порой
и в другие сезоны года.
На этот раз Олег вышел наружу как раз из главной
бани. Было ясное летнее утро. Еще не жарко. Он пересек проспект
Кирова, расширявшийся здесь до размеров площади, и прошел к двухзальному
кинотеатру Симферополь. Оригинальное здание кинотеатра было знакомо
Олегу снаружи и изнутри не только как зрителю. Здесь он проходил
трудовую практику по окончании 9-го класса школы. Кажется, в кинобудке
розового, а не голубого кинозала. Вначале страшно волновался, когда
киномеханик предлагал зарядить проектор и пустить фильм, потому
что боялся техники. В отличие от Олега бойкий одноклассник, Мишка
Пузач, проходивший практику вместе с ним, чувствовал себя в кинобудке
как рыба в воде. Видимо, быстрота в освоении техники зависит от
темперамента. Через некоторое время Олег освоился и даже почувствовал
интерес к запуску фильмов. Каждый день в течение двух недель он
запускал «Красные листья» с Кларой Лучко, поющей песенку: -Белая,
несмелая ромашка полевая… - и английский фильм «Козленок за два
гроша» с маловразумительным содержанием, от которого в памяти остался
только могучий атлет, укладывавший соперников приемами борьбы без
правил.
Познакомившись с афишей «Сегодня на экране», решил
пройти к «веселым» берегам Салгира. Во времена детства Олега их
покрывала глина, растительность была скудной. Тем не менее, в детстве
и в таких местах находилась возможность повеселиться. Одно «веселое»
место располагалось как раз под мостом, связывающим проспект Кирова.
Там сдерживала течение Салгира запруда из деревянных кольев, создавая
глубину реки, достаточную для того, чтобы прыгнуть в воду даже с
моста. Сюда для купания стекались из разных районов города мальчишки.
Они облюбовали также для плавания и ныряния участок глинистого берега
в нижнем течении реки, где-то в районе военкомата. Туда ходили купаться
«на глинку». С постройкой водохранилища река в черте города обмелела,
любители купания переместились, естественно, к этому большому искусственному
водоему.
Направляясь к Салгиру, Олег спустился по боковым
ступенькам с площадки-подиума перед кинотеатром, и опешил…. На остановке,
в толпе, ожидавшей троллейбуса, стояла Она. Невозможно было не узнать
ее грациозный женственный профиль. Ее изящную головку с оригинальной
укладкой темно-русых волос, точеную шею, высокую грудь. Таня была
одета в светло-голубое приталенное платье с узорами, выгодно подчеркивающее
красоту ее стройного тела. Она почти не изменилась, да и вряд ли
могла измениться за прошедшие четыре года. Правда, перед отъездом
в Питер он видел ее другой, деформированной беременностью. Говорят,
беременность красит женщин. Но так считают, видимо, их мужья, врачи-гинекологи
или мужчины, пожившие на свете. Олег же тогда едва расстался с детством
и не был обременен жизненным опытом. Он не мог смотреть без содрогания
на большой выпирающий живот Тани, на то, как она устало передвигает
располневшие ноги носками врозь. Казалось, былая красота ушла навеки.
Но она вернулась после беременности в еще более эротичном обрамлении.
Таня была занята своими мыслями и не замечала
Олега. Он же мучился сомнениями. Подойти? Поговорить о житье-бытье.
Но зачем? Она ведь замужем. Может, ей неприятны воспоминания о прошлой
фривольной жизни. Особенно, если она живет в любви и согласии с
мужем, воспитывая их общего ребенка. Нет, пройду мимо. Сохраню в
памяти ее божественный образ. Вдруг нечаянный контакт его разрушит?
Но, может, ее обожествление прикрывает его обыкновенную трусость?
Из-за этой трусости он упустит уникальный шанс вернуться в мир любви
и счастья…. Пустое. Время ушло, его не вернешь.
И все же случайная встреча с Таней обрадовала Олега, всколыхнула
его душу и сердце. Он понял, что его влекло на малую родину, в Крым
не в малой степени потому, что в нем жила она.
- 3 -
Олег сидел в большой комнате за столом и читал
объемистый том. На дворе припекало солнце, в комнате же сохранялась
прохлада. Не от кондиционера, конечно, которого не было и в помине,
а благодаря толстым стенам татарского дома. Они служили надежной
преградой солнечным лучам. Не столь успешно боролись они с холодом
в ненастную погоду и зимой, но тогда помогала печка, сложенная из
кирпичей.
Большая комната, в которой сидел Олег, была таковой
только по названию. 15-16 кв. метров не больше. Вообще квартира
состояла из трех комнат, потому что к большой комнате примыкала
малая площадью примерно в 10 кв. метров, а с веранды был вход еще
в одну такую же малую комнату. Раньше, в школьные годы Олег мог
пользоваться только одной – большой комнатой. Боковая малая сдавалась
семье из двух женщин – матери и дочери, похожей на грузинскую актрису
Нату Вачнадзе. Комнатой со входом с веранды владела нелюдимая старуха
«с приветом», которую Олег очень боялся. Он же не был психиатром
и не знал особенности поведения умалишенных. Потом старуха умерла,
а квартиранты съехали. Вся квартира попала в полное распоряжение
матери.
Когда постучали в дверь на веранду, матери дома
не было. Она пошла за кефиром, которым Олег хотел опохмелиться после
вчерашней попойки с друзьями. Открыв на стук дверь, он увидел перед
собой Валерия Шевчука.
- Валера, ты? Как ты меня нашел?
- Вижу, ты не едешь ко мне, решил сам наведаться. Как говорят, если
гора не идет к Мухаммеду….
- Ну, проходи, проходи в комнату, поговорим. Я как раз собирался
через два дня съездить к тебе в Керчь, а ты вдруг сам объявился.
- Я же не мог знать о твоих планах, подумал, не случилось ли с тобой
что-нибудь, и вот приехал. Предлагаю поехать ко мне сегодня ночным
поездом. Не возражаешь?
- Нет, конечно. Поедем, раз так случилось.
Валера огляделся. Обстановка в комнате была далека от роскоши. Наибольшую
материальную ценность представлял грубо сколоченный старинный дубовый
стол, вероятно, переживший Российскую империю. Он стоял посреди
комнаты без всякого покрытия. Напротив входа в левом углу стояла
кирпичная печка с колосниками и духовкой. На полу перед поддувалом
в противопожарных целях был прибит железный лист. В правом углу
от печки у окна находилась железная кровать, укрытая байковым одеялом.
Выше на стене висела самодельная книжная полка в два этажа. Ее заполняли
книги – несколько томов «Капитала» Маркса, сборники работ Ленина,
политические брошюры, что-то из художественной классики, справочники
и даже школьные учебники. Меблировку комнаты завершал одностворчатый
шкаф, сбитый из кусков фанеры и деревянных брусков. На веранде,
однако, имелся холодильник. На низенькой табуретке стоял керогаз.
Неподалеку в углу блестели два оцинкованных ведра, в которых носили
воду с водоколонки за воротами двора.
- Что читаешь? – Поинтересовался Шевчук, взяв в руки увесистый том.
- Господи, «Капитал» Маркса! И этот человек читает такую книгу на
отдыхе в 30-градусную жару. У тебя что, не все дома?
- Во-первых, я читаю не на жаре, а в прохладной комнате. Во-вторых,
ты бы сам понял, насколько увлекательна эта книга, если бы поинтересовался.
Я нахожу в ней все: и живость художественной прозы, и основательность
научного труда, и философию, историю, культуру. Синтез всего. Ты
же знаешь, что Энгельс называл «Капитал» Библией рабочего класса.
- Я предпочитаю читать настоящую библию.
- Ай - я -яй, и это говорит внук революционного матроса. За что
только дед боролся?
Дед Шевчука, умерший несколько месяцев назад, был стихийным революционером.
Он служил матросом броненосца «Георгий Победоносец», присоединившегося
к восставшему «Потемкину». Принадлежал к мятежному активу броненосца,
за что и пострадал. Его судили. Приговорили к смертной казни, замененной
потом каторгой. Октябрьская революция освободила деда.
- Кстати, библия мне досталась от деда, - заметил Шевчук. - В революционном
движении участвовали не только атеисты.
В его замечании Олег усмотрел намек на поверхностное знание им революции,
поэтому поспешил доказать, что это не так.
- Я думаю, что верующие люди участвовали революции, главным образом.
Не церковный клир, конечно. Эти освящали белогвардейские расстрелы,
а то и сами брали в руки оружие для участия в карательных экспедициях
белых. Ты что-нибудь слышал о полках Иисуса Христа? Не слышал? Тогда
почитай Ярослава Гашека. Но основная масса рабочих и крестьян, пошедших
за большевиками, была верующей. Большевики немало поработали, чтобы
привлечь ее на свою сторону. Тебе известны слова Ленина о том, что
уважение к чувствам верующих вытекает из самих основ марксизма-ленинизма,
что для большевиков важнее не разногласия с верующими о рае на небесах,
а единство и солидарность в борьбе против капитала?
- Не это ли уважение к чувствам верующих разрушило храм Христа Спасителя?
– Съязвил Шевчук.
- Тебе что, он дороже бассейна, где можно поплавать, освежиться?
- Ты уходишь от ответа на вопрос. Известно ли тебе самому, что храм
Христа Спасителя – памятник победе русского народа над Наполеоном?
- Ну да, Наполеона победила вера в Иисуса Христа, Лжедмитрия и поляков
икона Божьей матери, а от Тамерлана защитила икона Казанской Божьей
матери. Как это просто. Словно и не надо было нашим соотечественникам
проявлять мужество и героизм, жертвовать жизнями. Сами верующие
чувствовали фальшь в такой интерпретации истории и придумали поговорку:
«На бога надейся, а сам не плошай». Я думаю, соседство храма с Кремлем
выглядело политически нелепо, как нелепа была бы советская Москва,
где оставались бы «сорок сороков» церквей. Верующих-то сильно поубавилось.
- Причем мужество и героизм в случае с Тамерланом?
- Не причем, конечно. Как, впрочем, и икона Казанской Божьей матери.
Тамерлана просто убедили советники, что поход на юг более перспективен
и прибылен, чем нашествие в небогатые русские земли, разграбленные
Ордой…. Ладно, на этом остановимся. Пойдем, я покажу тебе Симферополь.
Это, конечно, не город-герой Керчь, но и у нас есть знаменитые места.
Шевчук и Светлов подружились на почве местечкового
крымского патриотизма. Как не обрадоваться, когда встречаешь в многочисленном
университетском сообществе земляка! На посиделках в студенческом
общежитии они выдвигали, в шутку, конечно, идею крымского сепаратизма.
Олег обосновывал способность Крыма существовать самостоятельно наличием
курортной зоны, консервной промышленности, массандровских вин, винограда
и фруктов. Шевчук, уроженец индустриальной Керчи, добавлял к этому
Камыш-Бурунский комбинат, могучий порт, принимающий и отправляющий
грузы, посылающий сейнера на рыбную ловлю. Способность Крыма отстоять
независимость не подвергалась сомнению. Ведь на Севастополь базировался
мощный Черноморский флот, а в Сарабузе и Багерово располагались
авиабазы. Завершалась бравада малой родиной цитатой из Маяковского,
призванной сразить собеседников: «Очень жаль мне тех, которые не
бывали в Евпатории». Правда, в Евпатории никогда не был и сам Шевчук,
что говорило об обособленности Керчи на Крымском полуострове, а,
может, об обособленности самого Валерия. Зато он побывал почти во
всех портах Черноморского побережья СССР и даже приближался к Синопу,
когда ходил гидрологом на научно-исследовательском судне «Кристалл»
керченского института рыбного хозяйства и океанографии.
Дружбу скрепила и похожесть послевоенных судеб.
Оба потеряли в минувшую войну отцов, хотя это обстоятельство отразилось
на них по-разному. Мать Валерия вышла замуж повторно за керчанина,
занимавшего приличную административную должность в порту. Благодаря
отчиму и почитаемому властями деду-старому революционеру Валерий
не бедствовал. Но все же период безотцовщины сформировал его характер
и поведение особым образом. Ведь какое-то время он жил в неполной
семье, лишенный отцовского влияния. Отсутствие равновесия в родительском
воспитании смягчило его характер, ослабило волю. В то же время ощущение
себя «единственным» мужчиной в доме развило в нем определенные амбиции.
Когда в доме появился отчим они перешли, большей частью, в упрямство
и дух противоречия. Эти свойства характера были не чужды и Олегу,
хотя неизвестно, каким бы он стал, если бы остался в живых отец,
сам по себе слабохарактерный и упрямый. После трудного появления
на свет, жизнь Олега сложилась не так уж плохо. Спасибо за это маме.
А еще за что? За воспитание? Этим-то заниматься у нее времени почти
не было. Целыми днями она пропадала на работе, домой возвращалась
лишь вечерами. Так вырастила трех детей. Вырастила одна, замуж после
войны не выходила, хотя за этот период у нее случались интимные
отношения с одним - двумя поклонниками. Олег как-то спросил мать,
почему она не вышла замуж, ведь были претенденты на ее руку. В ответ
родительница сказала что-то нелестное о мужиках: они такие грубые,
воняют табачищем и спиртным. Это, конечно, аргумент. Но, видимо,
в то время жизнь незамужней женщиной имела определенные преимущества.
Правда, несколько лет после войны матери помогала смотреть за детьми
свекровь. Это не очень нравилось Олегу, привыкшему обходиться без
родительской опеки. Бабушка ограничивала его контакты с улицей,
заставляла сидеть дома. Вскоре, однако, ее увезла в Москву дочь,
кузина матери. Олег обрел полную свободу…
Приятели любили играть в шахматы. Побеждал всегда
Шевчук. И немудрено. Он интересовался шахматами серьезно. Был кандидатом
в мастера. Но Олегу, неискушенному в правилах игры, казалось, что
он проигрывает случайно. Он возмещал горечь поражения спором. Спорили
они горячо, отчаянно и непримиримо. Казалось, спор раскалится настолько,
что дружба не выдержит. Но она оставалась огнеупорной. Так бывает,
когда нет реальных противоречий…. Сейчас они мирно ждали на вокзале
подачи состава поезда, едущего на Керчь. Он отходил поздно в 00
часов. Ребята истомились. Когда подали состав, разместились на своих
местах в вагоне и, решили отоспаться перед прибытием в пункт назначения.
Гора Митридат невысока, но все же является господствующей
высотой в Керчи. Друзья поднялись на нее, чтобы обозреть окрестности:
с одной стороны город, вытянувшийся вдоль побережья пролива, море,
порт и выжженные солнцем холмы – с другой. Рядом велись раскопки
древнего городища.
- Вон там и там, видишь, расположены каменоломни. Там прятались
партизаны и в Гражданскую войну, и в Отечественную. В гражданскую
их травили газом англичане, в Отечественную - немцы. В тех каменоломнях,
что с той стороны, партизанил Володя Дубинин. Вообще, если бы к
нам после войны не приехал Лев Кассиль, мало кто знал бы о его судьбе,
героической и трагической. В каменоломнях с этой, другой стороны,
партизан было гораздо больше, и действовали они более масштабно.
А вон там, у Героевки, высаживался морской десант, и в тех местах
тоже. Здесь шли бои, почище севастопольских.
- Что значит почище?
- Не придирайся, я имею в виду, что боев здесь было не меньше, чем
под Севастополем, но Севастополь – город-герой, а Керчь нет.
- Видимо, для оценки героизма имеет значение и эффективность боя.
Ты был в библиотеке истфака?
- Нет.
- Зайди. Там можно познакомиться книгами, которые не найдешь в другом
месте. Например, мемуары Манштейна или исследование Типпльскриха.
Манштейн относится к десантным операциям советских войск очень критично.
- Еще бы. Ведь ему дали здесь прикурить.
- Какими силами. Одной немецкой дивизии противостояли чуть ли не
две наши армии. Одна со стороны Керчи, другая – со стороны Феодосии.
Да и не отбросили, командир немецкой дивизии сам отступил, опасаясь
окружения.
- Что-то тебя не пойму. Ты сочувствуешь немцам?
- Нет, конечно. Понимаю, что на начальном этапе войны мы были слабее
опытом и техникой, но война не только столкновение армий и стратегий,
это еще личные судьбы. Меня, в частности, заинтересовала судьба
командира той самой немецкой дивизии, которая отступила.
- Чем же он интересен?
- Это генерал, граф фон Шпонек. Судя по мемуарам, граф принял решение
отступить самостоятельно, в стремлении спасти дивизию и ее личный
состав от окружения, опасность которого возникла после нашего десанта
в Феодосии. За что и пострадал.
- Как пострадал.
- Был снят с командования, отправлен в Берлин, где предстал перед
военным трибуналом. У немцев тоже был приказ Гитлера, подобный сталинскому
приказу № 227 «Ни шагу назад». Видимо, после поражения под Москвой
возникла необходимость в таком приказе. Вот за нарушение этого приказа
фон Шпонека приговорили к смертной казни, замененной потом заключением
в тюрьму. В конце войны он все-таки не избежал смерти. Был расстрелян
по приказу Гиммлера. Но даже как враг он заслуживает уважения, не
так ли? Не каждый мог решиться на такое ради спасения солдат.
- Может быть, он был просто трусом?
- Манштейн так не считает. Говорит, Шпонек отличился в голландской
кампании, при форсировании Днепра и в других боях.
- Ну и ладно. Я продолжу. Вон там Золотой курган. Мы еще туда не
ходили, а вообще в Керчи есть и другие курганы поменьше. Раскопки
здесь ведутся повсюду. Вон там, например….
- Вон там, вон там. А вон там «курятина», а вон там софоры, - прервал
приятеля Олег, решивший, что пора спускаться с горы. Как ранее разъяснил
Шевчук, «курятиной» называли молодых девочек, шаставших по улицам
города в надежде обратить на себя внимание. Из настоя же плодов
софоры, дерева, похожего на акации, получалось прекрасное лекарство
.Продолжение |
