- 6 -
То, что настала пора завершить бизнес, Шевчук
почувствовал, когда инициатор проекта Зяма Гурвич заторопился домой,
в Керчь. Еще раньше, по личным причинам, проект покинул Павлик Волошин.
У него с женой в Крыму обострились отношения на почве ревности.
Валерий оставался один на всю Восточную Сибирь дорабатывать проект.
«Выполню еще пару заказов, - решил он, - и сам укачу домой. Без
Зямы много не наработаешь».
Гурвич задумал «дело» летом минувшего года. Может,
мысль срубить «бабки» на выполнении фотозаказов возникла у него
в голове сама собой, может, ее подсказали разговоры с отдыхающими
в Керчи сибиряками, но факт остается фактом: Зяма предложил Валерию
и Павлику провести зиму в Сибири, где можно было заработать на выполнении
заказов на фотосъемку для предприятий, детских садов, да и отдельных
заказчиков, которым северный коэффициент позволял платить фотографу
больше. В Керчи Зяма заведовал фотоателье. Заработки там его не
впечатляли. Летом еще был «навар» за счет наплыва отдыхающих. Зимой
же на серьезные доходы нечего было рассчитывать. Керчане фотографировались
мало, особенно, в холодные зимние дни, усугубляемые нашествиями
свирепого ветра «бора».
Зяма знал фотодело в совершенстве. Владел даже
японской «желтой» оптикой. О каналах, по которым такого рода фототехника
поступала в руки Зямы, никто не знал, да и не интересовался. Всем
было очевидно, что евреи – граждане мира и отличные предприниматели.
Подтверждение этого Валерий обнаружил и в работе К.Маркса «К еврейскому
вопросу», где утверждалось, что буржуазное общество всецело проникнуто
коммерческой еврейской сущностью. Чего же удивляться тому, что Зяма,
как истинный представитель своего народа, проявляет лучшие качества
еврея. Было бы более удивительно, если бы он оказался исключением.
А ведь Валерий был знаком в Керчи с одним таким исключением: этот
еврей опустился до алкоголизма…
Хотя Гурвич был прекрасным специалистом, он практически
не занимался во время сибирской кампании фотоделом. Зяма сосредоточился
на обеспечении компаньонов заказами, те же разъезжали по городам
и весям Якутии, выполняя заказы на практике. Где только не бывал
Валерий: в Якутске, Вилюйске, Верхоянске, Усть-Нере. Чего только
не видел! На Индигирке, например, наблюдал оригинальный способ ухаживания
молодых пилотов, летающих на А-2, за девушками, которыми была укомплектована
баржа, перевозившая продукты. Они совершали немыслимые виражи, стараясь
покрасоваться перед прекрасным полом. Девушки, видимо, не в первый
раз были объектами такого внимания. Они совершенно не боялись ухажеров
и лишь награждали их озорными улыбками.
Шевчук хорошо освоил свое дело. Придя в детский
сад или учреждение, он натягивал между двумя стойками простынь и
выстраивал на белом фоне группу сотрудников или детей с воспитателями.
Потом делал коллективный снимок. По заказам желающих изготовлял
индивидуальные фото. За отдельную плату, конечно. Постепенно набирались
приличные суммы, которые складывались в общий котел и затем делились
соответственно вкладу и рангу участников проекта. Зяме доставалась,
конечно, львиная доля.
Но сейчас Валерий работал один и на себя. Оставался
последний заказ. Надо было позвонить в Якутске Виктории Львовне,
35-летней, эффектной блондинке, заведовавшей телефонной станцией,
которой Зяма еще месяц назад обещал сделать коллективное фото сотрудников.
Прилетев в город из Усть-Неры, он немедленно позвонил на телефонную
станцию, и несколько удивился настоятельным просьбам начальницы
зайти к ней для того, чтобы обговорить выполнение заказа. Впрочем,
подумал Шевчук, может, ее интересует заказ «с прицепом». Так, компаньоны
называли новые предложения клиентов, выходящие за рамки условного
контракта.
На следующий день он пришел на телефонную станцию.
Постучал в дверь кабинета начальницы.
- Входите, - услышал ее голос, в котором звучало что-то призывное.
– Жду вас с утра.
- Я ведь предупреждал, что могу задержаться, - напомнил Валерий,
- впрочем, сейчас только 12 часов дня.
- Не думайте, что я хотела вас в чем-нибудь упрекнуть, - сказала
Виктория Львовна с обворожительной улыбкой. – Просто, у нас такая
работа, что какая-нибудь непредвиденная случайность нередко срывает
наши планы. Вы готовы к съемке?
- Разумеется.
- Тогда подождите немного, я предупрежу коллектив, и мы пройдем
в соответствующее помещение.
Она вышла за дверь и вскоре вернулась с коренастым светловолосым
мужчиной с цепким взглядом. – Молодой человек имеет к вам дело,
Валерий Аркадьевич, - сказала начальница, - поговорите с ним, я
не буду вам мешать, - сказала Виктория Львовна и вновь скрылась
за дверью.
Валерий все понял. Дамочка сыграла роль «гапончика». Он попался
в ловушку ОБХСС. Теперь начнутся расспросы. Что ж, оказался крайним,
надо отвечать. Буду брать всю вину на себя. Так будет лучше для
меня самого и моих компаньонов.
- Вижу по вашему лицу, Валерий Аркадьевич, что вы догадались, кто
я, - начал разговор незнакомец. – Но все же позвольте представиться:
инспектор ОБХСС Васильев Степан Григорьевич, вот мой документ. –
Он вынул удостоверение красного цвета и, раскрыв, показал его Шевчуку.
Тот скользнул по нему беглым взглядом.
- Мы некоторое время наблюдаем за вами, - продолжил Васильев, -
и у нас возникло несколько вопросов. Ну, во-первых, у вас есть разрешение
на фотосъемку такого рода?
- Нет, - честно признался Шевчук, - я приехал на недельку – другую
подзаработать, ни с кем не советуясь.
- Вот это плохо. Надо было посоветоваться, и, прежде всего, по юридической
стороне дела. Вы, что же, не понимаете, что у нас запрещено незаконное
предпринимательство?
- А законное? Как бы я мог оформить законную предпринимательскую
деятельность?
Васильев посмотрел на собеседника с некоторым удивлением.
- Не надо увлекаться наживой. Занимайтесь честным трудом, и у вас
не возникнет проблем. Вы кто по образованию?
- Закончил ЛГУ имени Жданова по специальности филолог-албанист.
- И не могли с таким образованием найти работу?
- По специальности, и в Керчи – нет. С Албанией отношения разорваны,
а в столицах и без меня хватает специалистов.
- Боже мой, разве на Албании свет клином сошелся. У вас же высшее
образование – с ним везде у нас дорога.
- Я и не собирался заниматься фотографией вечно.
- Откуда у вас сноровка профессионального фотографа?
Валерий объяснил, что в юности работал в фотоателье.
- А заведующим был Гурвич?
- Нет, Зиновий Самуилович просто мой керченский знакомый. Я случайно
встретил его здесь. Попросил его поискать клиентов. Он позвонил
на телефонную станцию.
- Понятно. Не хотите сдавать сообщников. Честно говоря, против него
у нас нет улик, но вашу деятельность нельзя признать безобидной.
Мне придется задержать вас и привлечь к судебной ответственности.
- Насколько серьезны мои прегрешения?
- Это определит суд.
В следственном изоляторе собралась занятная компания.
Здесь были проворовавшийся бухгалтер «Якутскстройтреста», лесоруб
из Вилюйска, по вине которого, якобы, погиб человек, самогонщик
Петя и, наконец, Валерий Шевчук.
Бухгалтер, лысеющий мужчина за сорок, утверждал, что пострадал за
любовь. Его, семейного человека с женой и двумя детьми, толкнула
на приписки и утайки страсть к молодой особе – кассирше из того
же треста. Обворовывали они трест вместе, но бухгалтер, как истинный
джентльмен, взял всю вину за недостачу на себя.
Самогонщик Петя полагал, что оказался под следствием
по недоразумению. Он ведь помогал жителям Оймяконской впадины обогреться
изнутри. Разве это не благое дело там, где находится полюс холода.
Вместо того чтобы оценить это, власти отправляют его в застенок.
Лесоруб ни на что не жаловался и ни о чем не сожалел.
Адвокат ободрил его тем, что имеет на руках доказательства его невиновности
в гибели партнера на лесоповале и что вскоре его выпустят на волю
без суда. Лесоруб, обретший спокойствие, старался выводить сокамерников
из тревожного состояния играми в шахматы, карты, лото. С Валерием
он особенно сблизился, поскольку сразу обнаружил в нем незаурядного
шахматиста, ну и, кроме того, образованного интеллигентного молодого
человека. За шахматной доской они поведали друг другу причины пребывания
каждого в следственном изоляторе. Лесоруб в знак утешения предсказывал
Шевчуку легкое наказание и даже обещал следующим летом съездить
на отдых в Керчь, где они посмеются на свободе над нынешними неприятностями.
Ночью Валерию приснился сон, калейдоскопом проносились
картины вольной студенческой жизни, лица друзей, преподавателей,
иностранных студентов вне времени и реальной связи. Ему снилось,
как он идет по тротуару пустынного Невского проспекта с Мерзляковым
и Светловым, да еще одним студентом-архитектором, с которым пили
за одним столиком «Жигулевское» и темное пиво «Портер» в пивной
под названием «Лондон». Закусывали сардельками. – Почему, - спрашивал
внутренний голос, - так безлюдно? – Он же, а, может, другой внутренний
голос отвечал: - Ты же во сне, дурень, неужели не понимаешь?
Архитектор и Светлов продолжали начавшийся в пивной идеологический
спор.
- Всему свое время. Сегодня Хрущев дал крестьянам пенсии и паспорта,
раньше это было невозможно, - говорил упертый Светлов с горячностью,
усиленной алкоголем. - Ну, дал бы ты раньше паспорта, дал пенсии,
что дальше? Крестьяне поперли бы в города, перестали бы работать.
Свобода не должна опережать материальный прогресс.
- Феодальное рабство, - возражал студент-архитектор, – всегда рабство.
- Не надо смешивать понятия. Колхозный строй – это не феодализм.
Кто по-твоему в колхозе феодал, председатель, что ли?
- Государство.
- Государство и при феодализме не было феодалом, а при социализме
- тем более.
- Государство загоняло людей в колхозы, организовало голод, поместило
трудолюбивых крестьян в лагеря, а бездельников и пьяниц поставило
на их место.
- Зачем, если можно было обойтись без этого?
- Затем, чтобы отобрать то, что ему не принадлежит, и поделиться
с голытьбой частью того, что не может произвести само.
- Ты рассуждаешь, как граф или князь. Но что бы ты предложил взамен?
- Продолжение НЭПа.
- Но ведь его свертывание было реакцией на кризис хлебозаготовок.
Что здесь можно было сделать?
- Преодолеть кризис экономическими методами.
- А фактор времени, менталитет, внешние угрозы? Ты забыл тезис,
что за десять лет нам надо пробежать путь, пройденный другими странами
за сто лет? Как бы ты создал промышленность, способную производить
военную технику и трактора? Как бы ты в условиях Великой депрессии
убедил людей в том, НЭП – наилучшая политика? Потом, я хотел бы
взять под защиту пьяниц и бездельников. Ясно, что в стране, где
80 процентов населения жило в деревне, они составляли большинство.
И что же им вечно пьянствовать и бездельничать? Наниматься в услужение
«эффективным хозяевам» вроде кулаков? Добро бы эти хозяева занимались
трудовым воспитанием, а то ведь главная их цель – нажива, главная
цель урвать побольше при наименьшем использовании этих самых бездельников,
а попросту бедноты. И далее, неужели ты думаешь, что богатство достается
лишь умом и деловитостью? Тогда признай, что Рокфеллер умнее тебя
настолько, насколько он превосходит тебя в деньгах.
- Вот, ты какой, - качал головой собеседник. – В пивной сидел молчаливый,
погруженный в себя. Вот, думаю, вдумчивый парень, а ты оказывается
записной реакционер…
Мерзляков, шедший рядом, спрашивал Шевчука:
- Отчего ты молчишь?
- Я думаю.
- О чем?
- Определил диагноз своей болезни. Она – в узкой специализации и
регламенте.
- О, это страшная болезнь, и она чревата рецидивами. Она началась
сразу после эпохи Возрождения и продолжается до сих пор. Но не надо
углубляться в это, есть ведь отдушины. Ты любишь море?
- Еще как. Море позвало меня в Питер заниматься албанистикой. Когда
я плавал на «Кристалле», то познакомился в Керченском порту с ребятами,
перевозившими грузы в Дуррес и обратно. Их рассказы были так увлекательны.
- Да, море, - вздохнул Мерзляков, - в свое время я сам отдал ему
дань восхищения. Правда, работа учетчиком на сейнере несколько меня
отрезвила. Условия суровые, штормовая Атлантика, грубые нравы. Когда
брал томик Шекспира из корабельной библиотеки и шел в свою каюту,
мне во след ворчали: - Этот парень опять потащился со своей Библией.
– От «парня» и «Библии» меня коробило.
Женя Мерзляков, которому оставался год жизни до
возраста Христа, был значительно старше своих приятелей-студентов,
следовательно, богаче жизненным опытом. Выглядел прагматичным, но
несколько рафинированным субъектом. Образован, начитан, красноречив.
Обладал подвижным лицом, на котором играли эмоции. При всей хрупкости
и маленьком росте вышеназванные качества обеспечивали ему большой
успех у женщин. Они упивались его красноречием и мимикой. Среди
его пассий были балерина, рано ушедшая из театра по состоянию здоровья,
молодая писательница, но большую часть времени он предпочитал проводить
с официанткой из гостиницы «Европейская».
Мерзляков научил Шевчука серьезному отношению
к кино, трезвому анализу фильмов. Профессионально рассуждал о наших
киношедеврах, неореализме, превосходстве Стэнли Крамера над Голливудом.
Иронизировал над фильмами китайцев и киностудии Довженко. Некоторые
картины друзья разбирали на цитаты.
Кино. Как много значило оно в студенческое время!
- Сон тоже похож на многосерийный фильм, - снова заговорил внутренний
голос. – Гляди…
В комнате общежития на Детской улице собралось за одним столом многочисленное
общество, играя в преферанс. Разве хватит одна колода карт на такое
количество людей, - сомневался Валерий. - Как они могли рассесться
за этим маленьким столиком, поместиться в такой маленькой комнате?
Но факт оставался фактом, всем хватало мест, никто не оставался
вне игры.
Пока Шевчук производил в уме подсчеты очков, заработало
радио. – Передаем срочное сообщение. Президент Соединенных Штатов
Америки Джон Фитцджеральд Кеннеди и губернатор штата Техас Джон
Конноли, - произнес трагическим голосом диктор, - пали жертвами
теракта. Убийца схвачен. Подробности сообщим позднее.
- Вот это да-а-а.., - протянул Женя Мерзляков. – Убили президента.
Прогрессивный, значит, - махнул он рукой с остервенением.
- Прогрессивный, - усомнился кубинец Мигель, - только из-за того,
что убили? А интервенция на Кубу? Ведь он был ее организатором и
вдохновителем. А ракеты? – Он хотел, видимо, выразить свое возмущение
согласием Хрущева на унизительный досмотр советских судов, заходивших
в кубинские порты, но во время спохватился. В такой аудитории надо
быть сдержанней.
Албанец Лека и китаец Яосянь сочувственно улыбнулись кубинцу.
Как бы не замечая этого, вмешался в разговор американец-практикант
Тэд Уоллис. – Я, как ломовая лошадь, работал на Кеннеди во время
предвыборной кампании. И вот такой финал… Это устроил Линдон Джонсон,
кто же еще?
- Джонсон, или кто-то еще, узнаем, - философски рассудил товарищ
по комнате Коля Станкевич. – Убийца ведь пойман. Но почему именно
Джонсон?
- Он очень правый, реакционер.
- У вас правый может убить либерала? Вот это да-а, - удивился Олег
Светлов.
- У вас же коммунисты убивают коммунистов, Синявский даже написал
«День открытых убийств», - оскорбился Тэд, - почему у нас должно
быть иначе?
- У нас трудности роста, - объяснил Светлов. – А Синявский сидит
в тюрьме за клевету. Власти какой западной страны смирились бы с
публикацией произведений под таким названием?
- У нас их печатают сколько угодно, - возразил Тэд.
- Таких, да не таких.
- Не вешай нам лапшу на уши, - поддержал Светлова кубинец. – Мы
недавно освободились от «демократии» американского пошиба и знаем
что это такое.
- Нет демократии американского образца, нет социалистической и буржуазной
демократии, а есть просто демократия.
- И это нам знакомо, - усмехнулся Мигель. – Говорят, существует
чистая демократия, а подразумевают под ней буржуазную демократию
или демократию американского образца.
Лека и Яосянь одобрительно закивали головой…
Вдруг перед глазами поплыли картины родной Керчи. Митридат, храм
Иоанна Предтечи, Царский курган, двор на улице генерала Петрова…
В дальний подъезд дома идет девушка, свежая и румяная, ее соблазнительные
формы под легким сатиновым платьицем будят у Валерия эротические
переживания. У матери он навел справки: ее зовут Наташа. Когда-то
они учились в одной школе имени Володи Дубинина. Она училась тремя
классами младше. Естественно, он ее не замечал. Но сейчас… Как бы
с ней познакомиться, неужели просить у матери, которая, говорит,
знает родителей Наташи?
Внезапно Наташа поворачивает и направляется прямо
к нему, Валерию. Он взволнован. Что она скажет? Сможет ли он дать
ответ?
- Ты читал в «Новом мире», - спрашивает Наташа, - рассказ Солженицына
«Один день Ивана Денисовича»?
- Читал…, - растерянно отвечает Валерий.
- Ну, и как?
- Меня поразила будничность, отсутствие драматизма в его рассказе
о лагерной жизни. А ведь в ней было столько ужасов, даже если судить
по докладам Хрущева. Впрочем, Солженицын, это, конечно, не Горький
или Шолохов…
- А что, Шолохов, - кричит Петрович, вырастая откуда-то рядом. –
Что он написал в последнее время? Весь его авторитет зиждется на
«Тихом Доне», да незаконченной «Поднятой целине».
Валерий хочет объяснить, что творчество писателя
сложный процесс, что не всегда оно возможно по заказу, но не осмеливается.
У Петровича свирепый вид. Волосы, покрывающие большую часть лица,
делают его похожим на разъяренную гориллу. Как он не похож на добродушного,
улыбчивого мужичонку, каким бывает в нормальном состоянии. Петрович
не потянул румынский язык на филфаке и перевелся на истфак, этот
отстойник для неудачливых филологов и востоковедов. Он бывает так
забавен, когда имитирует светскую беседу бывших самодержцев и аристократов…
..Продолжение
|
